— Нарушаете распорядок!
— Все равно никому не заснуть, — неуверенно возразил он. — Возбуждены, ведь... первый поход...
— Вы думаете успокоить людей экзаменами?
— Нет, конечно, но... Разойтись! Ложиться спать! — приказал он, наконец, нехотя.
Мотористы тоже не опали.
— Машины малость запылились! - крикнул мне в ухо парторг. — Спать люди все равно не будут.
— Отдых требуется. Завтра будем, на позиции!
— Отдохнем в процессе работы, — без тени улыбки возразил снова старшина.
— Отправьте подвахтенных спать! — приказал я и пошел дальше.
Приказание есть приказание, и мотористы пошли в жилой отсек.
Людей, занятых у своих боевых механизмов я не желавших идти в жилые отсеки на отдых, я встречал буквально в каждом отсеке.
Опыта войны ни у кого из нас не было. То, с чем придется столкнуться на позиции, мы представляли весьма туманно. Каждый из нас в глубине души верил, что транспорт мы непременно встретим в первый же день занятия района боевых действий. В успешности атаки также никто не сомневался. Наш командир считался одним из снайперов-подводников, а центральный пост «Камбалы» на всех учениях показывал хорошую выучку и слаженность.
Оставалось верить, что мы быстро одержим победу, израсходуем боезапас, вернемся в базу, пополнимся торпедами — и снова на позицию. Сплошное триумфальное шествие! Всякие неудачи и разочарования исключались.
Суровая действительность, однако, очень скоро внесла свои поправки в наши планы.
Восемь суток мы колесили в районе боевых действий впустую, никого не обнаружив.
— Ну что? Опять «тиха украинская ночь»? — услышал я как-то ночью на мостике голос Ивана Акимовича.
— Да, никого! — ответил командир. Его высокая стройная фигура отчетливо выделялась на западной стороне горизонта, где только немногим больше часа тому назад спряталось солнце.
— Уф-ф!.. Приятно вздохнуть! — Станкеев глубоко дышал. — Сегодня мы пробыли под водой... восемнадцать часов и две минуты.
— Все минуты считаете? — сухо спросил Вербовский, и я мысленно представил, как по его лиöу скользнула усмешка.
— Красивая ночь, правда? — комиссар указал на звезды, алмазами сверкающие на безоблачном бархатном небе.
— А это не красиво? — Я слегка толкнул его в бок, показывая на темную полосу низменного румынского побережья, тянувшуюся по нашему левому борту. — Дамский пояс...
— Что? — Иван Акимович не понял моего странного сравнения.
— Чёрный, очень аккуратный, дамский пояс. Выше — темно-розовая кофточка, — показал я туда, где солнечные лучи освещали алыми полосами перистые облака, — а ниже, как видите, темная батистовая юбка. Правда, походит?
— Хм... — неопределенно хмыкнул Иван Акимович. — Я бы до этого не додумался. Хотя, конечно, ты... младше меня и...
— При чем тут младше или старше?
— Ну как же! Надо быть молодым, чтобы сравнивать береговые полосы или что-нибудь другое... с принадлежностями дамского туалета.
— Товарищ вахтенный командир! Слева на траверзе огонь! Движется вправо! — сверху из темноты докладывал сигнальщик.
— Автомобиль по берегу идет, — отметил безразличным тоном Вербовский.
— Начальство едет, — как бы продолжил мысль командира Станкеев. — У них очень строгое затемнение, но это, видать, начальничек едет... У Антонеску дача здесь где-то. Может случиться, что именно он.
— Вот бы бомбу на эту дачу, — буркнул сверху сигнальщик.
— Зачем бомбу? — возразил Иван Акимович. — Разгромим фашистов, на этой даче простые люди будут отдыхать.
— Э-э, кто там будет отдыхать! Убить бы этого Антонеску...
— Не отвлекаться! — одернул Вербовский сигнальщика.
— Есть, товарищ командир! — отчеканил матрос.
Длительное молчание нарушил доклад из центрального поста:
— Лодка провентилирована, осушены трюмы, выброшен мусор. Разрешите остановить вентилятор.
— Добро... Остановить вентилятор! — приказал вахтевный офицер.
— Пойдем попьем чайку, помощник, — предложил Станкеев.
— Да, правильно, — согласился я, — скоро мне на вахту...
Мы направились к люку, но задержались из-за нового доклада сигнальщика:
— Курсовой левого борта — сорок, показался проблеск на воде!
— Вы точно видели проблеск? — допытывался командир.
— Кажись, точно.
— В бинокль или так?
— Кажись, в бинокль...
— Кажись, кажись! — вспылил Вербовский. — Надо говорить точно, а не догадками!
— Так точно, не помню, товарищ командир!
— Что у вас такая плохая память?
— Никак нет, товарищ командир!.. Так точно, товарищ командир, вот он: белый, постоянный огонь! Курсовой сорок, слева, на воде! Не так далеко.
— Боевая тревога! Торпедная атака! — Вербовский заметил тусклый огонек двигавшегося вдоль берега судна. — Лево на борт!
Я стрелой полетел на командный пункт.
«Камбала» легла на курс атаки. Боевые посты тотчас же доложили о готовности.
Подводная лодка полным ходом неслась навстречу вражескому кораблю.
Я сверял расчеты с данными о противнике, которые .поступали с мостика, и убеждался, что все идет хорошо. Через несколько минут мы выпустим торпеды и уничтожим первый вражеский корабль. Мы все были возбуждены. Однако каждый делал свое дело четко, быстро я точно.
— Ап-па-ра-ты! — пронеслась грозная команда в торпедный отсек, на боевой пост.
— Отставить! — секундой позже и с гораздо большей энергией и настойчивостью приказал тот же голос командира.
Но... поздно. Напряжение было настолько большим, что слово «отставить» было принято за «пли». Торпеды выскочили из аппаратов и устремились по заданному направлению.
— Срочное погружение! — услышали мы следующую команду Вербовского.
Люди, буквально стоя друг у друга на плечах, посыпались в люк, в центральный пост.
Через считанные минуты «Камбала» была на глубине и отходила в сторону моря.
— По ошибке атаковали дозорный катерок, понятно? Будь он проклят совсем! — шепотом сказал мне Вербовский.
— Бывает... неопытность, — как бы успокоил командира Иван Акимович, стоящий рядом с ним. — Еще хорошо, что он оказался слепым, — продолжал он. — Если бы он видел, как по нему торпедами швыряют, мог бы нас погонять...
— Мы тоже хороши! Зрением хвастать вряд ли можно и нам, — тихо сказал Вербовский.
— Эх, если бы знать! Установить бы глубину хода торпед поменьше и дать в борт этому дозорному, — досадовал я. — А почему же он несет огонь?
— Не знаю, не спрашивал, — сухо отозвался Вербовский.
— По-моему, иллюминатор приоткрыт или плохо затемнен, — предположил Станкеев.
