Можно сказать, не ошибаясь, что заговор был составлен при почти единодушном согласии высших классов общества и преимущественно офицеров. Но не то было среди солдат. Гневные выходки и строгости императора Павла обыкновенно обрушивались на сановников и высших чинов военного сословия. Чем выше было служебное положение лица, тем более подвергалось оно опасности вызвать гнев государя; солдаты же редко бывали в ответе. Напротив, положение их было гораздо лучше, и нижние чины после вахт-парадов и смотров получали удвоенную пищу, порцию водки и денежные награды. Истязания офицеров и взыскания, которым они ежедневно подвергались, не были нисколько неприятны простому солдату; напротив, то служило в некотором роде удовлетворением за палочные удары и дурное обращение, которые офицеры постоянно заставляли переносить солдат. Кроме того, гордости их льстило важное положение, которое они занимали, потому что при Павле было ли что-либо важнее парада, учения, слишком высоко поднятой ноги, худо застегнутой пуговицы? Солдаты с удовольствием видели, что их император, их главный ценитель, дождил наказаниями и строгостями на офицера, тогда как пользовался каждым случаем воздать войску полное воздаяние за труды, бдения и пытки, к которым их принуждали. Особенно в гвардии, среди которой было немало женатых, солдаты жили со своей семьей в известном довольстве и в большинстве были преданы императору. Генерал Талызин, командир Преображенского полка, один из видных заговорщиков, человек, пользовавшийся любовью солдат, взялся доставить во дворец в ночь заговора батальон командуемого им полка. После ужина у Зубовых он собрал батальон и хотел обратиться к солдатам с речью, в которой объявил людям, что тягость и строгости их службы скоро прекратятся, что наступает время, когда у них будет государь милостивый, добрый и снисходительный, при котором все пойдет иначе. Взглянув на солдат, он, однако, заметил, что слова его не произвели на них благоприятного впечатления; все хранили молчание, лица сделались угрюмыми, и в рядах послышался сдержанный ропот. Тогда генерал прекратил упражнение в красноречии и суровым командным голосом сказал: «Полуоборот направо. Марш!» — после чего войска машинально повиновались его голосу. Батальон был приведен в Михайловский замок и занял все его выходы.
Граф Валериан Зубов, потерявший ногу во время Польской войны, не находился вместе с заговорщиками и прибыл во дворец значительно позже, когда известие о смерти императора Павла уже распространилось. Он прошел в одну из зал, в которой стоял пехотный караул, и захотел убедиться в настроении солдат. Он подошел к караулу и поздравил солдат с новым молодым государем. Но это приветствие было худо встречено, и граф поспешил удалиться, не желая подвергнуться враждебным манифестациям.
Все эти подробности указывают на то, что императору Павлу было бы легко справиться с заговорщиками, если бы ему удалось вырваться из их рук хотя на минуту и показаться войскам. Найдись хоть один человек, который явился бы от его имени к солдатам, он был бы, быть может, спасен, а заговорщики арестованы. Весь успех заговора заключался в быстроте его выполнения. Это доказывает также, насколько трудным и неосуществимым являлся план Александра взять императора под опеку. Останься Павел жив, кровь полилась бы на плахах, пол-России сослано было бы в Сибирь, и весьма вероятно, что необузданный гнев его распространился бы и на членов собственного его семейства.
Посмотрим теперь, что происходило в эту ужасную ночь в той части дворца, где помещалось императорское семейство. Великому князю Александру уже было известно, что в эту ночь отцу его будет предложено отречение от престола. Взволнованный разнообразными чувствами, переживая жесточайшие душевные муки, великий князь, не раздеваясь, бросился на постель. Ночью, в начале первого часа, раздался стук в его дверь, и на пороге появился Николай Зубов, всклокоченный, с диким, блуждающим взором, с лицом, изменившимся под влиянием вина и только что совершенного злодеяния, в беспорядочном костюме. Он подошел к великому князю и глухим голосом сказал: «Все совершено». — «Что такое? Что совершилось?» — спросил с испугом Александр. Великий князь плохо слышал и, быть может, боялся понять эти слова; со своей стороны, Зубов тоже не решался высказать прямо, что совершилось. Это несколько продолжило объяснение. Великий князь был так далек от мысли о смерти отца, что не допускал даже возможности такого исхода. Наконец, он обратил внимание, что в разговоре Зубов, не изъясняясь прямо, все время называл его «государь» и «ваше величество»… Тогда наконец Александр (рассчитывавший быть только регентом империи) понял ужасную истину и предался самой искренней неудержимой печали.
Следует ли этому удивляться? Величайшие честолюбцы и те не могут совершить преступление или считать себя его виновниками без ужаса и содрогания, а ведь Александр в то время был чужд всякого честолюбия, да и впоследствии никогда не проявлял его. Мысль, что он даже косвенно является виновником смерти отца, была для него острым мечом, терзавшим его чувствительное сердце сознанием, что это будет вечным укором и ляжет черным пятном на его репутацию.
Между тем шум возмущения и покушения на жизнь Павла дошел до апартаментов императрицы. Она быстро встала с кровати и наскоро одевалась. Известие о совершившемся преступлении повергло ее в ужас, горе и отчаяние, сожаление к ее супругу, смешанные с опасениями за собственную участь. Несомненно, что многие императрицы и вообще иностранные принцессы, занесенные судьбой в Россию, не могли иногда не думать в глубине души о возможности вступления на престол при тех или иных обстоятельствах. Императрица Мария Феодоровна предстала перед заговорщиками сильно взволнованной, и крики ее раздавались в коридорах, прилегающих к ее апартаментам. Увидав гренадер, она направилась к ним и сказала, повторив несколько раз: «Что же, раз нет более императора, который пал жертвой злодеев-изменников, то теперь я ваша императрица, я одна ваша законная государыня! Защищайте меня и следуйте за мной!» Генерал Бенигсен и граф Пален, которые привели во дворец преданный им отряд войск, с большим трудом уговорили императрицу вернуться в ее апартаменты. Едва войдя, она пожелала выйти, несмотря на караул, помещенный у ее дверей. Императрица, под влиянием охватившего ее волнения, пыталась, однако, не щадить никаких мер воздействия на войска, чтобы добиться престола и отомстить за смерть своего супруга. Но ни в ее внешности, ни в характере не было тех качеств, которые действуют на людей и увлекают на подвиги и отважные решения. Как женщина и императрица, она пользовалась всеобщим уважением, но ее отрывистые фразы, ее русская речь с довольно сильным немецким акцентом не произвели должного впечатления на солдат, и часовые молча скрестили перед ней ружья. Тогда, поборов свое волнение, она удалилась в свою комнату, предавшись безмолвному горю.
