В отличие от Соколова, другой следователь Б. Н. Смиттен пишет о том, в 1910 году няня царских детей М. И. Вишнякова по совету Императрицы отправилась в гости к Распутину вместе с 3. Манштедт, О. Лохтиной и Е. Тимиряевой.
Ночью в Покровском Распутин прокрался в комнату к Вишняковой и растлил ее. Та рассказала обо всем царице.
И далее Смиттен ссылается на показания фрейлины Тютчевой, которой также была известна эта история: «Государыня, выслушав ее рассказ, заявила, что не верит этим сплетням; видит в них работу темных сил, желающих погубить Распутина, и запретила говорить об этом Государю».
Писал об этом случае и Илиодор.
«М. И. В. Дочь сенатора, девица очень красивая, 35 лет. Познакомилась со "старцем" на первых порах его деятельности в Петрограде. Увлеченная учением Распутина об изгнании блудных бесов, она, боримая, не желая выходить замуж и лишаться через это высокого придворного места, решила лечиться в "старческой врачебнице" Распутина.
"Старец", конечно, оказал милосердие и начал лечить ее. Сначала врачевал обычными поцелуями, прикосновениями и банями. Меря, как ее всегда звал "блаженный", повиновалась и, по всей вероятности, ожидала, что вот-вот она будет чистая и святая и ей легко будет пребывать в девичестве <…>
После одной бани, где "старец" убедил Мерю, что он бесстрастен и ничего не чувствует, когда прикасается к женщине, Мери легла рядом с Григорием, заснула, и — о, ужас! — в это время "блаженный" сделался страстным и растлил чистую, невинную девушку… Мери рассказала об этом Феофану на исповеди…»
«Первоначальная версия Вишняковой выглядит откровенно фантастичной, учитывая, что лишить кого-либо девственности во время физиологического сна практически невозможно — следовательно, весь рассказ "Мери" можно расценить как не вполне соответствующий действительности…» — прокомментировали эту ситуацию историк и психотерапевт А. П. Коцюбинский и Д. А. Коцюбинский, авторы книги «Григорий Распутин: тайный и явный», хотя не совсем понятно, на каком основании рассказ Илиодора отождествляется в их сознании со словами самой Вишняковой.
Однако показания Мэри по этому поводу все же существуют. Эти показания, данные Вишняковой на следствии в 1917 году, приводит Э. Радзинский: «Как-то весной 1910 года Государыня предложила мне поехать в Тобольскую губернию в Верхотурский монастырь на 3 недели, для того, чтобы в мае вернуться к поездке в шхеры. Я с удовольствием согласилась, так как люблю монастыри. В поездке должна была принять участие некая Зинаида Манштедт, которую я встречала в Царском Селе у своих знакомых, и она мне очень понравилась… В поездке по словам Государыни должны были принять участие Распутин и Лохтина… По приезде на Николаевский вокзал я встретила всех своих спутников… В Верхотурском монастыре мы пробыли два или три дня, а затем направились в гости к Распутину в село Покровское. У Распутина дом двухэтажный, большой, обставленный довольно хорошо, как у чиновника средней руки… В нижнем этаже живет жена Распутина со своими приживалками, в верхнем поселились мы по разным комнатам. Несколько дней Распутин вел себя прилично по отношению ко мне… а затем как-то ночью Распутин явился ко мне, стал меня целовать и, доведя до истерики, лишил меня девственности… В дороге Распутин ко мне не приставал. Но, проснувшись случайно, я увидела, что он лежит в одном белье с Зиной Манштедт. Возвратившись в Петроград, я обо всем доложила Государыне… а также рассказала при личном свидании епископу Феофану. Государыня на мои слова внимания не обратила и сказала, что все, что делает Распутин, свято. С этого времени я Распутина не встречала, а в 1913 году была уволена от должности няни. Причем мне было поставлено на вид, что я бываю у преосвященного Феофана…»
Правду она говорила или нет и говорила ли так на самом деле? В опровержение иногда ссылаются на воспоминания Великой Княгини Ольги Александровны: «Не изменяя своего гневного тона, Великая Княгиня рассказала, что всякая провинность со стороны дворцового персонала относилась злыми языками на счет Распутина. Одна такая история о мнимом изнасиловании одной из нянь дошла до Императора. Тот сразу же приказал произвести дознание. Выяснилось, что молодую женщину действительно застали в постели — но с казаком из Императорского конвоя».
Примечательно, однако, что те же двое — казак и няня — появляются и в другом месте мемуаров Великой Княгини, относящихся, судя по всему, к тому периоду, когда Распутина при дворце еще не было: «Няня моей племянницы Ольги была кошмарной женщиной — любила приложиться к бутылке. Однажды ее застали в постели с казаком и тотчас уволили».
Та же эта самая няня или нет, за давностью лет установить не удастся, но о пьянстве Вишняковой ничего не известно, что застилает дворцовые тайны новым туманом и лишает убедительности аргументы как «за», так и «против».
«О том, что Распутин оскорбил честь Вишняковой, были только неопределенные шепоты, определенных обвинений против Распутина предъявлено не было», — показывал на следствии полковник Ломан.
Ко всему этому можно было бы добавить выдержки из письма Распутина к Вишняковой, опубликованного О. А. Платоновым в книге «Пролог цареубийства». Письмо относится к 1907 году, когда Распутин и Вишнякова находились еще в начале своего знакомства: «Коли бы во всем полюбить, не возгордиться, и будем здесь в славе и на небесах в радости. Конечно, враг лезет, что мы у высоких и высокий, но это его коварность. Но я не нашел еще в вас гордости, а нашел ко мне глубокий привет в твоей душе. И вот в первый раз ты видела и поняла меня. Очень, очень желал бы я еще увидеться».
Судя по всему, в дальнейшем они виделись, и не раз. Похоже, Вишнякова находилась под сильным впечатлением от этих встреч, остальное — недоказуемо. Примечательно и то, что царская няня была уволена не сразу, а лишь три года спустя, когда Наследник подрос и в ее услугах во дворце больше не нуждались.
Что же касается фрейлины Тютчевой, то о ней имеется запись в дневнике Великой Княгини Ксении Александровны, сестры Государя, сделанная 15 марта 1910 года:
Все няни под его влиянием и на него молятся. Я была совершенно подавлена этим разговором.
Обедали Ольга и я в Аничкове. Т. к. имела только одну мысль в голове — то могла говорить исключительно об этом. Но кто же может помочь? Семейству очень трудно и щекотливо. Про него ходят ужасные слухи».
«Я так боюсь, что С. И. может сказать Марии что-нибудь дурное о нашем Друге. Я надеюсь, что наша няня теперь будет мила с нашим Другом», — обращалась в письме к Императрице ее дочь Великая Княжна Татьяна Николаевна 8 марта 1910 года.
