С одной стороны, Великое государство монголов (ст. — монг. — Yeke Mongyol ulus) было огромной, хорошо организованной империей, простиравшейся от Тихого океана до Дуная и управлявшейся великим ханом из его столицы в Каракоруме. Но сын и преемник Чингисхана великий хан Угэдэй (или Октай) 11 декабря 1241 г. умер, успев, если верить написанной как раз в это время "Тайной истории монголов"[137], жестоко отчитать своего сына Гуюк-хана за то, что тот поссорился с Батыем, покинул его войско во время похода на Запад и скоропалительно вернулся в Каракорум[138].
Такое поведение было хорошо знакомо русским князьям, нередко ссорившимся между собой в походах, и ободряло их как признак если не слабости империи, то человечности её правителей. В начале 1240-х гг. великий князь Ярослав и его сын Александр знали, что наделе Великий Монгольский улус состоит из четырёх улусов, ханы которых не в ладах между собой.
Улус великого хана в Каракоруме охватывал Китай, Дальний Восток, Центральную Азию и Юго-Восточную Сибирь.
Улус сына Чингисхана Чагатая находился в Средней Азии.
Улус хана Хулагу стремительно расширялся под руководством этого внука Чингисхана на Туркменистан, Закавказье, Персию и владения Арабского халифата до р. Евфрат.
Улус Бату-хана, получивший впоследствии имя Золотой орды, простирался от р. Иртыш в Сибири через южное Приуралье и Поволжье, Северный Кавказ, Южнорусскою степь и Крым до Дуная, включая Болгарию. То есть в него входила вся обозримая при русских знаниях того времени степная полоса: та Великая степь, с которой русским князьям испокон веков приходилось считаться.
Ясно, что искать мира следовало, прежде всего, у хана Бату, тем более что великого хана в Каракоруме не было. После смерти Угэдэя, вернувшись из похода на Запад вроде бы для поездки на курултай и выборов великого хана, 40-летний Батый под предлогом нездоровья остался на Волге. Нетрудно было догадаться, что разгромивший Русь хан не желает избрания Гуюка, сына и преемника Угэдэя, а без него — старшего по роду — выборы не могут состояться.
Однако Русь посещали не только люди Батыя, но и чиновники из Каракорума. Недаром умирающий Угэдэй, помимо завоевания остатков Китая, гордился тем, что построил по всей империи почтовые станции для быстрого передвижения чиновников и послов, произвел перепись населения и усовершенствовал единую систему сбора налогов[139]. После его смерти государственная машина работала с эффективностью, невиданной европейцами со времён расцвета Римской империи. Хотя престол великого хана пустовал целых четыре года и восемь месяцев, дела в Каракоруме и всём Великом монгольском улусе вершила старшая вдова Угэдэя, Торогэнэ-хатун, известная на Руси как ханша Туракина. Не считаться с её волей было бы неосторожно.
Батый. Рисунок из китайской хроники
В 1243 г., оставив Александра править во Владимире, Ярослав Всеволодович со свитой и богатыми дарами отправился в ставку хана Батыя, а другого своего сына — юного Константина — послал с дарами в далёкий Каракорум. Вопреки понятным опасениям, оба были приняты хорошо и вернулись домой живыми, даже "с честью".
"Батый же, — сообщает Лаврентьевская летопись, — почтил Ярослава великой честью, и мужей его, и отпустил, и сказал ему: "Ярославе, будь ты старшим всем князьям в Русской земле!" Ярослав же возвратился в свою землю с великой честью. <…> В 1245 г. князь Константин Ярославич приехал из татар от ханович (от ханши Туракины. — Авт.) к отцу своему с честью"[140].
В результате этих поездок Ярослав получил от Батыя ярлык на великое княжение Владимирское, а заодно уж и Киев, куда поехал от великого князя воеводой Дмитрий Ейкович. Но в этой бочке мёда была и ложка дёгтя. Ханша Туракина не желала, чтобы великих князей утверждал улусный хан Батый, и передала с Константином требование, чтобы Ярослав явился в Каракорум. Это было невероятно длинное — 5750 км — и крайне опасное из-за противоречий ордынской политики путешествие. Но отказаться от него Ярослав уже не мог.
А не лучше, спросит критически настроенный читатель, — было бы просто отсидеться? Стоило ли вообще так спешить приносить вассальную присягу татарам?!
История дала на этот вопрос вполне ясный ответ. Черниговские и галицко-волынские князья сделали вид, что Орды не существует, что она, после разорительного похода, исчезла, как страшный сон.
Даниил Романович Галицкий, вернувшись после Батыева разорения на Русь, из-за смрада разлагавшихся трупов не смог въехать ни в Брест, ни во Владимир-Волынский. Земля раздиралась на части боярами, разорялась набегами язычников-литовцев и Ростислава Черниговского в союзе с венграми и поляками, а семь южных городов сохранились потому, что их князья обещали сеять пшеницу и просо татарам. Бояр Даниил усмирил, договорившиеся с татарами города выжег, Романа с иноземцами разгромил наголову. Папа римский, власть которого князь готов был признать, величал его королем, но обещанного крестоносного воинства всё не было. Тем временем отряды, посланные Батыем, продолжали разорять Западную Русь. "Что мне в королевском венце? — вопрошал Даниил. — Татары не перестают делать нам зло; зачем я буду принимать венец, когда мне не дают помощи?!" В это время пришли послы Батыя со словами: "Дай Галич!". Князю пришлось, смиря гордыню, идти на поклон в Орду, где побывало уже немало его соперников в борьбе за власть над русскими землями[141].
Не преуспел в политике игнорирования татар и упомянутый Ростислав Михайлович Черниговский. Женившись на дочери венгерского короля, он с иноземными союзниками усердно воевал земли Даниила, пока его самого не "разогнали" татары. Новым ударам подверглось и Черниговское княжество, где в уповании на военную помощь от папы римского отсиживался его отец Михаил Всеволодович Черниговский. В итоге всем сколько-нибудь заметным князьям Руси (о которых упоминают летописи) пришлось ехать на поклон в Орду: одним с большим, другим с меньшим уроном их землям, в зависимости от скорости оценки ими реальной военно-политической ситуации.
В 1244 г., на следующий год после Ярослава, искали мира в Орде Владимир Углицкий, сын Константина Ростовского, старшего из сыновей Всеволода Большое Гнездо; князь Борис Василькович, принявший власть над Ростовом после смерти своего отца, не отдав её, как было в обычае, своему вышеупомянутому дяде Владимиру Константиновичу; наконец, Василий Ярославский, сын Всеволода Константиновича, князя Суздальского и Ярославского, утративший в родственных делёжках Суздаль. Все они приехали к Батыю "со своими мужами" и просили у хана "про свою отчину".
