"Того же лета (что и Святослав Смоленский. — Авт.) Михаил князь Черниговский с внуком своим Борисом поехали к татарам. И когда они были в стане, послал Батый к Михаилу князю, велев ему поклониться огню и идолам их. Михаил же князь не повиновался велению их, но укорил его и глухих его кумиров. И так без милости от нечистых заколот был и конец жизни принял месяца сентября в 20 день на память святого мученика Евстафия. Батый же князя Бориса отпустил к Сартаку, сыну своему. Сартак же почтил князя Бориса и отпустил его восвояси"[145].
"Узнал Михаил, что король выдал дочь свою за сына его и бежал к венграм; король же венгерский и сын его Ростислав чести ему не оказали, — сказано про Михаила Черниговского в Ипатьевской летописи. — Он же, разгневавшись на сына, возвратился в Чернигов. Оттуда поехал к Батыю, прося волости (земли и власти. — Авт.) своей от него. Батый же сказал: Поклонись отцов наших закону! Михаил же отвечал: Если Бог предал нас и власть вашу грехов ради наших в руки ваши, тебе кланяемся и почести приносим тебе, а закону отцов твоих и твоему богонечестивому повелению не кланяемся! Батый же как свирепый зверь разъярился, приказал заколоть, и заколот был беззаконным Доманом путивльцем нечестивым, и с ним заколот был боярин его Фёдор, которые мученически пострадали и приняли венец от Христа Бога"[146].
Согласно житиям святого Михаила Черниговского[147]и его дочери, преподобной Евфросинии Суздальской (о которой мы рассказывали во второй части книги), князь погиб вместе с боярином Фёдором, просвещённым философом и воспитателем княжны. Видимо, этот рассказ появился сразу после казни Михаила и Фёдора 20 сентября 1246 г, объясняющейся, естественно, их враждебными к Орде действиями на Западе, но оформленной как нарушение татарских обычаев.
Иронией истории или злым умыслом объясняется то, что наиболее подробно казнь Михаила Черниговского описал папский посол Джованни Плано дель Карпини, отправленный к татарам с Лионского собора, на котором выступал княжеский эмиссар Пётр? В этом следует разобраться.
65-ти или 70-летний монах-францисканец, по отзывам современников — "умный, образованный, очень красноречивый" приятный во всех отношениях человек", был послан на Русь, в Сарай и Каракорум с целью разведать обстановку, склонить, если возможно, татар к союзу с папой, а при случае и просветить их "светом истинной веры". Об этом путешествии он оставил подробный отчёт[148].
Выехав с тремя спутниками в апреле 1245 г. из Лиона, Карпини в Польше получил поддержку от князя Василько, как раз получившего от татар охранную грамоту на проезд в ставку Батыя для его брата, Даниила Романовича Галицкого. Поскольку эта поездка якобы стойкого борца с татарами Даниила не отразилась в русских источниках, почитаем рассказ Карпини подробнее. Его рассказ интересен и как свидетельство очевидца об обстановке в южной Руси, в частности в Киеве, где власть держал воевода великого князя Ярослава.
Князь Василько, пишет монах, "повез нас в свою землю. И так как он задержал нас на несколько дней на своем иждивении, чтобы мы несколько отдохнули, и, по нашей просьбе, приказал явиться к нам своим епископам, то мы прочли им грамоту Господина Папы, в которой тот увещевал их, что они должны вернуться к единству святой матери церкви; мы также увещевали их и даже склоняли к тому же самому, насколько могли, как князя, так епископов и всех других, которые собрались. Но, так как в то время, когда вышеупомянутый князь поехал в Польшу, его брат, князь Даниил, поехал к Бату, и его не было налицо, то они не могли дать решительный ответ, и нам для окончательного ответа надлежало ждать возвращения Даниила.
После этого вышеназванный князь послал с нами до Киева одного служителя. Тем не менее, все же мы ехали постоянно в смертельной опасности из-за литовцев, которые часто и тайно, насколько могли, делали набеги на землю Руси и особенно в тех местах, через которые мы должны были проезжать; и так как большая часть людей Руси была перебита татарами или отведена в плен, то они поэтому отнюдь не могли оказать им сильное сопротивление, а со стороны самих русских мы были в безопасности благодаря вышеназванному служителю.
Отсюда, по споспешествующей милости Божией и избавившись от врагов креста Христова, мы прибыли в Киев, который служит столицей Руси; прибыв туда, мы имели совещание о нашем путешествии с тысячником и другими знатными лицами, бывшими там же. Они нам ответили, что если мы поведем в Татарию тех лошадей, которые у нас были, то они все могут умереть, так как лежали глубокие снега, и они не умели добывать копытами траву под снегом, подобно лошадям татар, а найти им для еды что-нибудь другое нельзя, потому что у татар нет ни соломы, ни сена, ни корму. Поэтому мы после совещания решили оставить их там с двумя слугами, которые должны были охранять их. Вследствие этого нам надлежало дать подарки тысячнику, чтобы заслужить его милость для получения себе подвод и провожатых".
С этими и иными приключениями посланец папы Иннокентия IV со товарищи добрались до Волги (ниже современного Волгограда), где находилась ставка Батыя. Прежде чем пропустить путешественников к Сарай-Бату, им предложили пройти между огней. Вот как путешественник рассказывает об этом эпизоде: "Нам было сказано, что мы должны пройти между двух огней, чего нам не хотелось делать в силу некоторых соображений. Но нам сказали: "Идите спокойно, так как мы заставляем вас пройти между двух огней не по какой другой причине, а только ради того, чтобы, если вы умышляете какое-нибудь зло против нашего господина или если случайно приносите яд, огонь унес все зло". Мы ответили им: "Мы пройдем ради того, чтобы не подать на этот счет повода к подозрению"".
Монголы разожгли два костра, воткнув рядом два копья, к которым привязали веревку с нацепленными кусками цветных тканей, соорудив, таким образом, подобие ворот. Около костров уселись две женщины, брызгающие водой и произносящие заклятия. Через эти ворота сначала пронесли подарки для хана, а затем прошли монахи. Лишь после этого Карпини и его спутник были, 4 апреля 1246 г., пропущены в Сарай-Бату, где позже были приняты Батыем.
Вера татар в очистительные свойства огня и дыма была не беспочвенной. Даже в XVII в. на Руси карантинные меры против распространения эпидемий подразумевали обязательное окуривание одежды и обжигание металлических предметов путников, в то время как самих их заставляли принимать баню. Если же путешественники из заражённых районов хотели явиться к царскому двору, их заграничную одежду и даже деньги сжигали, взамен выдавая новые. На этот "варварский" обычай очень жаловались иностранцы, прибывшие в Россию из поражённых чумой Амстердама и Лондона в 1664–1665 гг., хотевшие без санитарных мер и карантина явиться пред царские очи. Западные европейцы негодовали против "заблуждения" русских, считавших чуму заразной болезнью: сами-то они были убеждены, что чума возникает лишь от "эпидемической конституции", связанной с необычными явлениями, типа извержения вулканов и комет[149].
