И победа – окончательная и полная – наконец пришла.
Русские войска бросились на Берлин. Впереди шел отряд генерала Тотлебена, за ним корпуса Чернышева и Ласси.
Изменник Тотлебен подошел к Берлину со стороны Котбусских и Галльских ворот и нарочно задержался перед ними, чтобы дать возможность прусским войскам – генерала Гюльзена из Саксонии и принца Вюртембергского с севера – пойти на помощь столице. Но измена Тотлебена не помогла немцам.
Видя подходящие корпуса Чернышева и Ласси, прусский генерал Рохов поспешил заключить капитуляцию с тем же Тотлебеном, который подписал ее ночью в палатке, без ведома своих прямых начальников – Чернышева и генерал-поручика Панина. Ненависть к Фридриху II была столь велика в русских войсках, видевших в нем главного виновника затяжной, многолетней войны, что, не трогая ни домов, ни жителей города, они мечтали только об одном – захватить самого Фридриха.
Генерал Тотлебен был арестован по докладу прибывшего в армию Александра Ивановича Шувалова постановлением Совета всех русских командиров.
Русские войска ворвались в Померанию. Почти вся Пруссия была завоевана и присягнула на верность Елизавете Петровне. Генерал-губернатором Восточной Пруссии был назначен генерал-поручик Василий Иванович Суворов – сподвижник Петра Великого, автор перевода вобановского сочинения* «Основание крепостей», отец будущего великого русского полководца.
Новый генерал-губернатор был нисколько не похож на сибарита* графа Фермера. Суровый и справедливый, ненавидевший всякие излишества, он из личных средств помогал разоренным войной немецким простолюдинам, но не допускал ни малейшего попустительства врагу.
Фридрих «Великий» потерял все свое величие. Вместо Прусского королевства у него остались ничтожные клочки Бранденбургского курфюршества*. Кабинет Питта пал. Король лишился последнего своего союзника – Англии. У него оставалась почти фантастическая надежда на помощь турок. Он сам признал свое положение безнадежным и писал своему министру Финкенштейну в декабре 1761 года: «Если эта надежда погибнет, надо будет подумать о том, чтобы сохранить те остатки моих владений, которые при помощи переговоров удастся вырвать из жадных рук наших врагов… Верьте, что, если бы я видел хоть маленькую возможность ценою величайшей опасности восстановить государство на его прежних основаниях, я бы не говорил вам того, что говорю теперь».
Наступил декабрь 1761 года, приближалось Рождество. Стояли солнечные морозные дни. Все искрилось, осыпанное снежной пылью. На всех углах и во дворах Санкт-Петербурга высились ледяные горы, и ребятишки, кто на санках, а кто и на собственном заду, с веселыми криками скатывались прямо под ноги прохожим. Бородатые мужики, похожие на рождественских дедов-морозов, продавали наваленные на розвальнях пахучие, свежесрубленные елки.
Улицы были запружены народом. Радость сияла на всех лицах: война подходила к победоносному концу.
Вот оно – долгожданное магическое слово, которое было у каждого на устах и в мыслях, победа!
Ломоносов все последнее время ходил радостный, возбужденный, помолодевший. Он стал мягче в обращении с людьми, но, приходя в академию, не мог удержаться от удовольствия сказать кому-нибудь из академиков-иноземцев на чистейшем немецком языке:
– А что, уважаемый герр профессор, говорят, Фридрих Прусский в «Ведомостях» объявление дал – просит ссудить его исподним платьем: штаны замарал, а переодеться, бедному, не во что!..
И, видя, как краснеют и бледнеют от досады немцы, довольный, шел дальше.
Пожалуй, впервые в жизни он был по-настоящему счастлив: Россия не только победила в единоборстве самую сильную в мире и в то же время лучше всех обученную и снаряженную армию, но и осуществила мечты Петра Великого: создать на границах России дружественные государства.
Ломоносов чувствовал, что он должен передать потомкам в поэтической форме смысл и величие переживаемых событий. По целым дням не выходил он из кабинета. Сами собой текли из-под пера строки.
Где ныне королевско слово,
Что страшно воинство готово
На Запад путь наш прекратить?
Уж окровавленная Пре́гла,
Крутясь в твоей земле, пробе́гла.
Российску силу возвестить.
Эти победы ему представлялись как осуществление заветов Петра Великого.
И поэтому он писал в то время Ивану Ивановичу Шувалову: «Окончание начатого героического описания трудов Петровых выше всех благополучий в жизни моей почитаю».
Незаконченная героическая поэма «Петр Великий», состоящая из посвящения И. И. Шувалову и двух песен, писалась Ломоносовым с 1756 по 1761 год. В этой поэме, которая является одним из лучших произведений Ломоносова-поэта, полностью отразились его взгляды на деятельность Петра Великого.
…К вечеру ударил мороз. Звонко раздавались шаги редких прохожих. Будочники, закрыв рогатки*, дремали, завернувшись в тулупы.
В доме Ломоносовых все спали. Старый помор Прошка шел по коридору, отправляясь спать в угольную комнату под лестницей.
Дойдя до лестницы, Прошка остановился и прислушался. На втором этаже, у самой площадки, помещался кабинет академика. Из дверей пробивалась полоска света: Ломоносов работал. Вдруг до Прошки донеслись громовые раскаты могучего голоса.
Прошка побледнел и перекрестился: «Ну, значит, опять в сердцах…»
Перед ярко освещенным столом, заваленным бумагами и книгами, стоял Ломоносов, в халате, с обнаженной грудью, и держал в руке перед собой лист бумаги. Лицо его было возбужденно, глаза сияли. Он читал полным голосом:
Пою премудрого российского Героя,
Что грады новые, полки и флоты строя,
От самых нежных лет со злобой вел войну,
Сквозь страхи проходя, вознес свою страну,
Смирил злодеев внутрь и вне попрал противных,
Рукой и разумом сверг дерзостных и льстивных;
Среди военных бурь науки нам открыл,
И мир делами весь и зависть удивил.
К тебе я вопию, Премудрость бесконечна,
Пролей твой луч ко мне, где искренность сердечна
И полон ревности спешит в восторге дух
Петра Великого гласить вселенной вслух
И показать, как он превыше человека
Понес труды для нас, неслыханны от века,
С каким усердием Отечество любя,
Ужасным подвергал опасностям себя,
Да на его пример и на дела велики
Смотря весь смертный род, смотря земны владыки,
Познают, что монарх и что отец прямой,
Строитель, плаватель в полях, в морях Герой,
Дабы российский род вовеки помнил твердо,
Коль, Небо, ты ему явилось милосердо.
Ты мысль мне просвети; делами Петр снабдит,
Велика дщерь его щедротой оживит.
С 12 декабря 1761 года состояние здоровья Елизаветы Петровны резко ухудшалось. У нее появился упорный кашель и кровохарканье. Врачи Мунсей, Шиллинг, Крузе сделали ей венопункцию. Лихорадочное состояние усилилось, временами она стала терять сознание. В последующие дни она почувствовала себя лучше, температура как будто спала. Но 24 декабря началось новое горловое кровотечение. Она сильно ослабела, шепотом потребовала созвать министров.
