Золотусский запаздывает. Наконец, появляется.
– Еле прорвались, – рассказывает он о себе и о шофёре. – Пришлось петлять. Кругом танки.
Я вышел на улицу. Дошёл до Садового. Танки стоят плотно друг за другом, как зимой снегоуборочные машины. Танковые люки закрыты. Народу на улице мало.
Возвращаюсь в редакцию.
– Нас закрыли! – слышу. – Только что прошла «тассовка».
Иду в секретариат к своему приятелю Саше Тамирову. Он протягивает мне «тассовку». Распоряжение ГКЧП: все газеты, кроме нескольких партийных, закрываются и подлежат перерегистрации.
Появляется один из моих знакомых. Фамилию его не назову. Скажу только, что он специалист по зарубежной литературе.
– А что ж ты хотел? – спрашивает он. – Ты действительно верил, что этот семидесятилетний режим так просто возьмёт и сдастся? Нет, брат, такого не бывает! Тем более что Москва и Ленинград – это ещё не весь Советский Союз! А в глубинке все за этот режим!
Я не могу его слушать! Не хочу с ним спорить! Мне вообще не хочется его видеть. О чём я ему и говорю.
– Ну, как знаешь, – обижается на меня этот мудрец. – Только как бы тебе не пожалеть потом.
Очень активно ведут себя сидящие в одной комнате Ирма Мамаладзе и Алла Латынина.
– Бурлацкий в Крыму, – говорят они мне. – Он должен немедленно прервать отпуск и появиться в газете. Ты с этим согласен?
– Конечно, – отвечаю.
– Тогда подписывай.
Подписываю обращение к Бурлацкому, которое зачитает ему по телефону оставшийся за него Поройков. Входит Лора Левина (Великанова). На её лице ликование. Она протягивает нам листок подслеповатой печати. Алла, Ирма и я читаем. Это обращение Ельцина, Силаева и Хасбулатова, называющее членов ГКЧП государственными преступниками, совершившими переворот.
– Вот так! – радуется Алла Латынина. – Они-то думали, что мы струсим!
– Где ты был? – спрашивает меня Золотусский, когда я возвращаюсь к себе.
Объясняю.
– Правда? – спрашивает он. И бежит к Ирме и Алле читать обращение Ельцина. – Да! – говорит он, вернувшись. – Это мощный удар! В любом случае, Ельцин входит в историю!
– Обоих к Поройкову, – объявляет наша секретарша Люба.
Поройков усаживается вместе с нами за журнальный столик.
– Ну, что будем делать? спрашивает он, показывая на лежащее перед ним письмо. Под ним много подписей. – Я разговаривал с Бурлацким. Тот уверяет, что билеты в Москву не продают даже по депутатским удостоверениям.
– Так, может, это так и есть? – предполагает Игорь.
– Но Ирма Мамаладзе только что говорила с двумя депутатами, сегодня прилетевшими из Крыма, – сообщает Поройков.
– А вы скажите об этом Бурлацкому, – предлагаю я. – Пусть он с этими депутатами свяжется, и они объяснят ему, как раздобыть билет.
Поройков смотрит на меня с сожалением.
– А вы уверены, что он захочет с ними связаться?
– Конечно, нет, – отвечаю. – Но он тогда не сможет кивать на внешние обстоятельства. Все будут знать, что он не хотел прилетать.
Мог бы, конечно, и дальше почти поминутно фиксировать все примечательные события тех трёх тревожных дней. Но не стану этого делать – они у многих на памяти.
Расскажу о расширенной редколлегии, которую собрал Поройков, чтобы посоветоваться: как быть? Позвонили из комитета по печати и предложили подать в соответствии с распоряжением ГКЧП регистрационные документы. Их обещают рассмотреть и утвердить сразу же. И тогда танк, который стоит на Цветном, перекрывая вход в наши издательство и типографию, будет убран, а газете, может быть, разрешат выйти на этой неделе, то есть вовремя.
– и с какими материалами выйдем? – поинтересовались мы с Золотусским.
– Мы подготовили два варианта первой полосы, – ответил ведущий номер Юрий Борисович Соломонов. В одном – все обращения ГКЧП, в другом – заявления и указы Ельцина.
– Но если мы пройдём регистрацию и нам разрешат выпуск, то о ельцинском варианте нечего думать, – сказал я.
– Это верно, – согласился Соломонов. – А если мы не вступим с ними в контакт, то пройдёт ельцинский. При условии, конечно, что победит Ельцин.
Было это 20 августа. И за то, что победит Ельцин, никто ручаться не мог.
– А я бы всё-таки подал документы, – раздумчиво начал Бонч-Бруевич. – Представляете, мы получаем возможность снова издавать газету, которая всегда славилась своим эзоповым языком. Этим языком мы начинаем, как прежде, говорить с читателем, который нас любит, который оценивает наши аргументы, входит в наше положение. Я, разумеется, не хочу сказать, что все страницы мы должны обязательно заполнять материалами, написанными эзоповым языком…
– Какие ещё будут предложения? – спросил Поройков.
– Я согласен с Владимиром Владимировичем, – сказал Хакимов. – У нас просто нет другого выхода.
– И я согласен, – присоединился Валерий Аркадьевич Горбунов. – Эзопов язык наше грозное оружие.
– О чём вы говорите! – возмутился Юрий Заречкин. – Кто вам даст сейчас печатать статьи, написанные эзоповым языком? И для чего вообще вся эта спешка? Они нас запретили, и читатели на этой неделе никакого номера от нас не ждут. Ельцин на танк выходит…
– У Янаева руки трясутся, – вставил я.
– Да, – согласился Заречкин, – у Янаева трясутся руки, а мы – салфетку на руку: чего изволите?
– Холуйство и лакейство! – поддержал Заречкина Золотусский.
– Я тоже считаю, что спешить нам некуда. Странно слушать про эзопов язык, – сказал я. – В том же комитете по печати хорошо знают, с кем имеют дело. Если победят Янаев с компанией, нас всё равно уволят. Недаром закрыли нас, а не «Правду». И не «Советскую Россию».
– Идти у них на поводу нельзя, – резюмировал Владимир Соколов, тёзка и однофамилец известного поэта, работающий у нас заведующим отделом науки.
Поройков посмотрел на Кривицкого. Тот промолчал.
– Итак, незначительным большинством принимаем: документы на регистрацию не подавать. Подождём, как дальше будут развиваться события, – подвёл итоги обсуждения Поройков.
Но на следующий день, когда в нашем зале собрались много родственных нам журналистов и писателей, Поройков, открывая собрание, сказал:
– Вчера состоялось заседание нашей редколлегии, где большинство решило, что ГКЧП – это преступная хунта, которой газета подчиняться не намерена.
А ведь и 21 августа в первой половине дня тоже не было ещё полной ясности, хотя надежда на то, что авантюрный план Крючкова и его ведомства провалится, забрезжила. Чувствовалось, что они не решаются отдать приказ о штурме Белого дома, и верилось, что не решатся. Испугаются осмелевшего за время их колебаний народа!
А в зале нашем собрались все, кто был причастен к выпуску объединённой, задуманной как нелегальная «Общей газеты». Игорь Виноградов, Олег Чухонцев, Ирина Роднянская, Юрий Карабчиевский и многие другие сидели с нами, когда в зал вбежал Саша Тамиров, тот самый мой приятель из секретариата, и прокричал: «Они летят к Горбачёву. За ними послан самолёт с приказом их арестовать».
