Луганович Дмитрий, товарищ председателя окружного суда. «…Я старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было больше сорока лет)… добряка, простяка, который рассуждает с таким скучным здравомыслием, на балах и вечеринках держится около солидных людей, вялый, ненужный… точно его привели сюда продавать…» («О любви», 1898).
Лука Александрыч, столяр. «Ты, Каштанка, насекомое существо, и больше ничего. Супротив человека ты все равно что плотник супротив столяра» («Каштанка», 1887).
Лушков, маленький человечек, оборвыш. «Я не студент и не сельский учитель… Я в русском хоре служил, и оттуда меня за пьянство выгнали. Но что же мне делать? Верьте Богу, нельзя без лжи!.. С правдой умрешь с голоду и подохнешь без ночлега!» («Нищий», 1887).
Львов Евгений Константинович, молодой земский врач. «Нет, я выведу тебя на чистую воду! Когда я сорву с тебя проклятую маску и когда все узнают, что ты за птица, ты полетишь у меня с седьмого неба вниз головой в такую яму, из которой не вытащит тебя сама нечистая сила!» («Иванов», 1887–1889).
Лыжин, «белокурый, еще молодой, кончивший только два года назад и похожий больше на студента, чем на чиновника», исправляющий должность судебного следователя. «…Он чувствовал, что это самоубийство и мужицкое горе лежат и на его совести; мириться с тем, что эти люди, покорные своему жребию, взвалили на себя самое тяжелое и темное в жизни, – как это ужасно!» («По делам службы», 1899).
Лысевич Виктор Николаич, адвокат, поверенный Глагольевой. «…Высокий красивый блондин, с легкой проседью в усах и бороде… Разговаривая, поводит плечами, и все это с ленивой грацией, как застоявшийся, избалованный конь» («Бабье царство», 1894).
Лычков, отец, безбородый мужик. «Жили мы без моста… не просили, зачем нам мост? Не желаем!.. Крепостных теперь нету!» («Новая дача», 1899).
Лычков Володька, сын обручановского мужика, «оба безбородые с рождения, с опухшими лицами и без шапок». «Он поднял палку и ударил ею сына по голове; тот поднял свою палку и ударил старика прямо по лысине, так что палка даже подскочила. Лычков-отец даже не покачнулся и опять ударил сына, и опять по голове. И так стояли и все стукали друг друга по головам, и это было похоже не на драку, а скорее на какую-то игру. А за воротами толпились мужики и бабы и молча смотрели во двор, и лица у всех были серьезные» («Новая дача», 1899).
Любимская Настасья Тимофеевна, мать жениха. «Генерал?.. Но какие неосанистые… завалященькие» («Свадьба с генералом», 1884).
Любимская, новобрачная, «с заплаканными глазами и с выражением крайней невинности на лице» («Свадьба с генералом», 1884).
Любимский Эпаминонд Саввич, жених, оценщик в ссудной кассе. «…Но вы не подумайте, что это какой-нибудь замухрышка или валет» («Свадьба с генералом», 1884).
Любовь Григорьевна, «солидная крупичатая дама лет сорока… занимающаяся сватовством и многими другими делами, о которых принято говорить только шепотом» («Хороший конец», 1887).
Любостяжаев Федор Андреевич, чиновник, человек смирный и почтительный. «…На этот раз поддался общему течению. Он сказал: «Его превосходительство Иван Прохорыч такая дылда… такая дылда!» («Рассказ, которому трудно подобрать название», 1883).
Лягавая-Грызлова Людмила Семеновна, «вдова бывшего черногубского вице-губернатора… маленькая шестидесятилетняя старушка» («Праздничная повинность», 1885).
Лядовский Владимир Семеныч. «…Кончил курс в университете по юридическому факультету, служил в контроле какой-то железной дороги»; «Чистенькая худощавая фигурка, большой лоб и длинная грива… Даже в его походке, жестикуляции, в манере сбрасывать с папиросы пепел я читал всю эту программу от а до ижицы» («Хорошие люди», 1886).
Лядовская Вера Семеновна, сестра литератора, женщина-врач, «молода, хорошо сложена, с правильным, несколько грубоватым лицом». «…Казалась угловатой, вялой, неряшливой и угрюмой. Ее движения, улыбки и слова носили в себе что-то вымученное, холодное, апатичное… ее считали гордой, недалекой» («Хорошие люди», 1886).
Ляликова, хозяйка фабрики, «полная пожилая дама… простая, малограмотная» («Случай из практики», 1898).
Ляликова Елизавета Петровна, Лиза, девушка 20 лет, наследница. «…Совсем уже взрослая, большая, хорошего роста, но некрасивая, похожая на мать, с такими же маленькими глазами и с широкой, неумеренно развитой нижней частью лица, непричесанная… вдруг охватила голову руками и зарыдала. И впечатление существа убогого и некрасивого вдруг исчезло, и Королев… видел мягкое страдальческое выражение, которое было так разумно и трогательно, и вся она казалась ему стройной, женственной, простой» («Случай из практики», 1898).
Ляшкевский Иван Казимирович, «поручик из поляков, раненный когда-то в голову и теперь живущий пенсией в одном из южных губернских городов» («Обыватели», 1887).
Максим Николаич, фельдшер в земской больнице, «старик, про которого все в городе говорили, что хоть он и пьющий и дерется, но понимает больше, чем доктор»; «А засим досвиданция, бонжур» («Скрипка Ротшильда», 1894).
Мамиков, домашний доктор Кушкиной. «Ну, перестанем волноваться… Мы и без того достаточно нервны. Забудем о броши! Здоровье дороже двух тысяч!» («Переполох», 1886).
Манже, «длинный и сухой преподаватель математики и физики». «…Выстрелил в жаворонка и попал» («Петров день», 1881).
Маргарита Александровна, Рита, кузина Софьи Ягич, «девушка уже за тридцать… в pince-nez» («Володя большой и Володя маленький», 1893).
Марина, старая нянька. «Ничего, деточка. Погогочут гусаки – и перестанут… Погогочут – и перестанут» («Дядя Ваня», 1897).
Мария Тимофеевна, дьячиха, мать преосвященного Петра. «…Девять душ детей и около сорока внуков» («Архиерей», 1902).
Марфуткин, председатель земской управы. «…«Большой шлем» на без козырях взяли… Ольга Андреевна до того взбеленилась, что у нее изо рта искусственный зуб выпал» («У предводительши», 1885).
Марья Васильевна, учительница в селе Вязовье. «Когда-то были у нее отец и мать; жили в Москве около Красных ворот, в большой квартире, но от всей этой жизни осталось в памяти что-то смутное и расплывчатое, точно сон… В учительницы она пошла из нужды, не чувствуя никакого призвания; и никогда она не думала о призвании, о пользе просвещения, и всегда ей казалось, что самое главное в ее деле не ученики и не просвещение, а экзамены» («На подводе», 1897).
