Жанна подняла руку.
— Я хочу что-то сказать… Я готова подчиниться святому отцу папе. Я прошу, чтобы мое дело было передано ему. Пусть он Сам меня выслушает…
Прелаты были встревоженны. Винчестер отрицательно покачал головой. «Папа слишком далеко», — пробормотал Кошон. Все понимали, что обращение к папе — это отсрочка. А они боялись любой отсрочки в той же степени, в какой девушка ее желала.
Жанне было категорически отказано в се просьбе.
Затем, согласно установленной форме, ей трижды предложили отречься.
Она отказалась.
Кошон поднялся со скамьи, достал свиток пергамента и развернул его. Это был приговор. Переглянувшись с мэтром Эраром, епископ начал читать.
Он читал медленно, отчетливо произнося каждое слово.
«…Именем сеньора нашего, господа бога. Все пастыри церкви, которые имеют в сердцах своих заботу о судьбе стада…»
Жанна видела, что свиток очень длинный. Вначале шли пустые, ничего не значившие слова. Но она хорошо знала, что будет в конце… Рядом с эшафотом стояла телега, на которую взобрался палач, поджидавший свою жертву…
Девушку окружили клирики. Среди них был и сочувствовавший ей пристав Масье, и человек, которому она верила, мэтр Луазелер. Все они уговаривали ее смириться. Что от нее требуют? Очень немногое! Пусть она откажется от мужской одежды и подчинится церкви! После этого ее переведут в церковную тюрьму, под надзор женщин. Мэтр Эрар, внимательно наблюдавший за этой сценой, сказал:
— Сделай, как тебе советуют, и ты спасешься! Жанна была словно в тумане. Она слышала два голоса, перебивающие друг друга. Один читал приговор. Другой говорил: «Подчинись!» Ей вдруг показалось, что все эти попы относятся к ней с сочувствием и жалостью. Даже взгляд Кошона, когда он отрывался от пергамента и останавливался на ней, казалось, упрашивал: «Бедная девочка, пожалей себя! Сделай, как тебе советуют, и ты спасешься!»
И вот два голоса слились в один. И этот один говорил ей:
— Подчинись! От тебя требуют совсем немного!
Жанна оглянулась. Внизу бушевала толпа. Англичане, занимавшие первые ряды, грозили ей кулаками. Их взгляды горели яростью и нетерпением.
А голос говорил:
— Подчинись, и ты избавишься от годонов! И она громко крикнула:
— Я желаю подчиниться церкви!
Епископ прервал чтение и облегченно вздохнул.
В толпе начиналась суматоха.
Английские солдаты и капитаны не понимали ни слова из происходившего, но им не нравилось, что с колдуньей вступили в переговоры. Многие стали догадываться, что не увидят сегодня казни. В клириков полетели камни. Мэтру Боперу едва не оборвали рясу. Послышались крики:
— Вы заплатите за это, подлые попы!
Среди всеобщего шума мэтр Эрар достал из манжета сложенный вдвое листок бумаги и прочел текст, который Жанна должна была подписать.
Жанна плохо слышала и понимала. Ее голова попрежнему была в тумане. Хорошо ли сделала она? Конечно, в том, что произошло, не было ничего дурного. Она не отреклась и не отречется от главного. Но имела ли она право пойти даже на маленькую уступку, не поставив под удар всего дела своей жизни?..
…Громкое недовольство росло. Теперь начали ворчать даже многие лица из ближайшего окружения Винчестера. Как, ее не сожгут? Так за что же было платить такую уймищу денег?.. Капеллан Винчестера кричал Кошону, что тот благоволит к еретичке. В самом деле, к чему было прерывать чтение приговора?..
Граф Варвик сокрушался:
— Дело плохо. Девчонка, кажется, избегнет своей участи.
— Не беспокойтесь, сэр, — тихо ответил ему Кошон. — Мы еще поймаем ее!
Капеллан никак не мог угомониться. Он доказывал своим соседям, что судьи недобросовестны.
— Ты лжешь! — воскликнул епископ.
— А ты изменяешь королю! — ответил капеллан. Дело дошло бы до драки, если бы кардинал не одернул своего приближенного. Сам Винчестер оставался все время бесстрастным. Он хорошо знал истинное положение дела.
По требованию Жанны пристав Масье еще раз прочитал текст, переданный мэтром Эраром. В нем не было ничего нового: подсудимой предписывалось подчиниться церкви, изменить костюм и обрить голову. Все это умещалось в шести коротких строчках.
Жанна выразила желание подписать бумагу. Среди общего шума и криков девушка не заметила, что секретарь Винчестера подсунул ей другой документ, состоявший из нескольких страниц.
Не умея писать, она поставила большой завиток. Тогда секретарь взял ее руку и начертил крест. Жанна улыбнулась.
— Смотри, — заметил один англичанин своему соседу, — ведьма насмехается над нами.
Тотчас же епископ Кошон вынул из кармана второй заранее приготовленный свиток. В этот день все было заранее подготовлено.
То был приговор, рассчитанный на отречение еретички. Он гласил:
«…Хотя ты и тяжело согрешила по отношению к богу и святой церкви, мы, судьи, учитывая твое добровольное покаяние, милосердно смягчаем приговор и осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечное заключение, чтобы ты, оплакивая свои грехи, провела остаток дней своих в тюрьме, на воде скорби и хлебе горести…»
Воистину милосердие церкви было беспредельным…
Жанна продолжала машинально улыбаться. В этот момент ей все казалось безразличным. Она ждала только, чтобы ее отправили в церковную тюрьму, подальше от жестоких годонов.
Каковы же были ее удивление и ужас, когда она услышала громкое приказание епископа:
— Доставьте осужденную туда же, откуда ее привели!
Если бы монсеньер Кошон и хотел поместить девушку в церковную тюрьму, он не мог этого сделать: по договору с Винчестером ее должны были «вернуть» англичанам.
Так закончился этот день великих обманов. Епископ Кошон с помощью своих коллег достойно исполнил доверенное ему дело.
Жанну обманули все: и могущественный кардинал, и многомудрый проповедник, и высокий судья. То, чего не удалось добиться убеждениями и силой, было сделано с помощью лжи и хитрости. Теперь, хотя Жанна и не отрекалась, можно было обнародовать ее отречение. Теперь, хотя она считала себя спасенной, ее можно было убить.
Убить? Но как? Ведь она была «окончательно и бесповоротно» осуждена на пожизненную тюрьму!
У «милосердной матери церкви» было в запасе простое средство, которое и имел в виду Кошон, когда старался успокоить графа Варвика.
Согласно положению «святой инквизиции», всякий «впавший в ересь» мог спасти свои тело и душу чистосердечным покаянием и отречением. Однако если бы он «снова впал» в прежний грех, его ничто не могло спасти. Такого «вторично впавшего» ждал неизбежный костер.
