Помимо указанного специфического историко-бытового значения, романы, записанные в дневнике Вульфа, любопытны еще и тем, что героинями их были, по большей части, пушкинские женщины, имена которых хорошо известны не только специалистам-исследователям, но и всем любителям пушкинского творчества; эти женщины счастливы тем, что поэзия Пушкина сохранила их от забвения. Сообщения Вульфа добавляют много новых и ценных штрихов к характеристике женщин, воспетых Пушкиным. Кто не помнит имени Анны Петровны Керн? Это имя благословенно в поэзии Пушкина. Если бы А. П. Керн не пересекла жизненного пути Пушкина, не был бы создан дивный гимн любви, обессмертивший эту женщину: «Я помню чудное мгновенье»…
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья
Без слез, без жизни, без любви,
Душе настало пробужденье
И вот — опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Сохранились свидетельства необычайного возбуждения всего организма, которое пережил поэт во время этой встречи с Керн в Тригорском. По словам биографа Керн Б. Л. Модзалевского, «мгновенный порыв страсти был чрезвычайно силен, ярок и доходил до экстаза, до бешенства, переливаясь всеми оттенками чувства — от нежной сентиментальности до кипучей страсти». Стихотворение написано в зените чувства: любовь к Керн и сам ее образ вознесены до высот недосягаемых. Но чувство не могло удержаться на этих высотах, и обыденная жизнь вступила в свои права, когда началась борьба за обладание. Неоцененные еще, как должно, письма Пушкина к А. П. Керн 1825 г. — памятник этой борьбы. Небесный образ Керн теряет свою прозрачность, и проступает образ земной, по-земному очаровательный и притягательный. Уже в 1826 г. из-под пера Пушкина срывается в письме к Вульфу эпитет «наша вавилонская блудница Анна Петровна». Эпитет брошен в шутку, ибо Пушкин относился всегда с большой любовью к А. П. Керн и ее разностороннюю сердечную отзывчивость не ставил ей в вину. «Хотите ли знать, что такое г-жа Керн? — писал Пушкин. — У нее гибкий ум; она понимает все; она легко огорчается и утешается точно так же; она застенчива в приемах, смела в поступках, но чрезвычайно как привлекательна»[20].
В дошедшем до нас дневнике А. П. Керн записала фразу, где-то ею вычитанную: «Течение жизни нашей есть только скучный и унылый переход, если не дышишь в нем сладким воздухом любви». Жизнь А. П. Керн не была скучным и унылым переходом; до преклонных лет она сохранила жар своего сердца и бестрепетно с упоением молодой страсти шла навстречу новым и новым обольщениям. В 1830 году она сообщила А. Н. Вульфу о своем новом увлечении. Это сообщение дало повод Вульфу занести в свой дневник следующую характеристику А. П. Керн: «Ее страсть чрезвычайно замечательна не столько потому, что она уже не в летах пламенных восторгов [Анне Петровне, впрочем, было всего 30 лет!], сколько по многолетней ее опытности и числу предметов ее любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого — опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценятся женщины, не могли разочаровать это сердце или воображение, — по сию пору оно как бы в первый раз вспыхнуло!»
Отметим еще одно любопытное признание А. П. Керн, бросающее своеобразный свет на ее психологию: «Я не могу оставаться в неопределенных отношениях с людьми, с которыми меня сталкивает судьба. Я или совершенно холодна к ним, или привязываюсь к ним всеми силами и на всю жизнь».
История отношений самого Вульфа к Анне Петровне весьма поучительна с точки зрения истории нравов. В письмах Пушкина к Керн 1825 года высказываются в шутливой форме ревнивые подозрения по адресу Вульфа. Действительно, двадцатилетний студент был по уши влюблен в свою кузину, и кузина ответила ему полной взаимностью, подарила ему свою любовь. Осенью 1828 года, когда Вульф жил в Петербурге, отношения его с Керн уже носили совершенно определенный характер. «Анна Петровна, — записывает Вульф 20 октября 1828 г., — сказала мне, что вчера поутру у нее было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради нее, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное положение, а мне радостно, как удостоверение в моих способностях физических».
Вот еще запись от 28 ноября: «Петр М. [отец Керн] у меня остановился; к нему сегодня приходила Анна Петровна, но, не застав его дома, мы были одни. Это дало мне случай ее жестоко обмануть; мне самому досаднее было, чем ей, потому что я уверил ее, что я ранее… а в самом деле этого не было, я увидел себя не состоятельным: это досадно и моему самолюбию убийственно. Но зато вечером мне удалось так, как еще никогда не удавалось».
Вульф не изменял своей любви к Анне Петровне и был уверен в постоянстве нежной ее любви к нему. Но и его верность и ее постоянство носят печать чрезвычайного своеобразия. Он был влюблен в Анну Петровну, «прощальным, сладострастным ее поцелуям удавалось иногда возбуждать его голодную и вялую чувственность». Но связь с Анной Петровной не мешала ему одновременно вести ряд романов платонических и физических, на глазах Анны Петровны, с ее знакомыми, подругами и даже с ее родной сестрой. Романы имели свое различное течение, но верный приют любовное чувство Вульфа находило всегда у Анны Петровны. Анна Петровна знала, конечно, о любовных историях Вульфа, и это знание не мешало их взаимным наслаждениям; в свою очередь, близкие отношения с Вульфом нисколько не мешали и Анне Петровне в ее увлечениях, которых она не скрывала от него. Они не были в претензии друг на друга. В их отношениях поистине царила какая-то домашность, родственность.
Вульф навсегда остался благодарен Анне Петровне за ее любовь. «Никого я не любил и, вероятно, так не буду любить, как ее», — писал он в дневнике 1832 года. Но, зная Вульфа, мы можем сказать, что в его чувствах не было ни восторга, ни упоения, ни вдохновения, без которых Анне Петровне жизнь не в жизнь была и любовь не в любовь! Какой сухостью и сердечной скудостью веет от записи Вульфа: «Анна Петровна сообщает мне (в письме) о приезде отца ее и, вдохновенная своей страстью (это было новое увлечение А. П.!), — велит мне благоговеть перед святынею любви. Сердце человеческое не стареет, оно всегда готово обманываться. Я не стану разуверять ее, ибо слишком легко тут сделаться пророком»…
