- - Ну, а у меня со слепыми неважно. Я думаю, нас подучат, успокаивала ее Люся.
До станции, где размещался полк, девушки добрались на попутной машине. Вот как вспоминает этот день Люся:
"Шофер привез нас прямо в расположение полка. На шум машины из дверей здания, похожего на школу, вышли несколько девушек. Какие! - с завистью подумалось мне. В ладно пригнанных гимнастерках, бравые, все такие симпатичные и очень молоденькие. Мы невольно глянули друг на друга - ну и жалкий же вид! Наши темно-синие аэрофлотовские шинели за дорогу измялись, сами уставшие, посеревшие, словно запыленные. Из оцепенения вывела нас Бершанская. Подошла, обняла всех троих - с Тасей Фокиной она работала перед войной, меня помнила по авиашколе.
- Ну, давайте в столовую, позавтракаем...
За столом, пока Евдокия Давыдовна расспрашивала Люду Масленникову о ее специальности, я уставилась на испачканную, в пятнах скатерть и неожиданно для самой себя бестактно спросила:
- А почему скатерти такие грязные?
Девчата недоумевающе и с осуждением посмотрели на меня.
- Так ведь Новый год встречали! Хорошие вести из Сталинграда, было за что выпить... - улыбнулась в ответ Евдокия Давыдовна.
А мы-то! Мы так стремились на фронт, так радовались долгожданному приказу, что в суматохе отъезда совсем забыли про Новый год. И соседи в вагоне - никто не вспомнил..."
Клопкову направили в эскадрилью Никулиной.
Помню Люсю в первые ее дни на фронте. Очень застенчивая и абсолютно не умеющая постоять за себя даже в мелочах, она выглядела нескладно и смешно в доставшейся ей форме. В стареньком, выгоревшем, в масляных пятнах просторном комбинезоне, наша Люся не могла быстро передвигаться - ноги путались в многочисленных складках. Гимнастерка непривычного мышиного цвета в отличие от зеленых и малиновые сапоги из свиной кожи доставили Люсе немало огорчений. Но спорить или просить чего-то для себя она не умела. Так и носила свои необычайные по колориту сапоги до конца войны - прочности они оказались сказочной... Но самое главное огорчение - первые полтора месяца Клопкова оставалась безлошадной.
Шло наступление, полк чуть не ежедневно перебазировался, летчицы и штурманы на новые точки перелетали на своих самолетах, а Клопкова переезжала вместе с наземным составом на грузовике. Здесь впервые увидела она воочию, во что превращали родную землю фашисты. При перебазировании в поселок Книга (а он недалеко от Ставрополя) Люся упросила командира батальона разрешить ей ночевку в Ставрополе.
- У меня мама там, а что с ней? Жива ли? Ничего не знаю. Как пережила оккупацию?
В город въезжали вечером по Старомарьевскому шоссе. В воздухе стоял запах гари. Вместо знакомого завода - черные груды развалин. Разрушен железнодорожный вокзал. Нет красавицы школы № 7. Руины на месте любимого драматического театра. Люся ехала, с трудом узнавая дорогие сердцу места. "Гады фашистские, - билось в голове, - что с городом сделали? Мама, мама, жива ли ты?"
Мама, постаревшая и похудевшая, жила теперь в другом доме - старый разбомбили. После первых минут счастливой растерянности засуетилась, заспешила, чтобы принять и угостить дочкиных подруг. Вместе с ней хлопотала Люба - хозяйка квартиры. Отыскалась чудом уцелевшая баночка довоенного варенья, у девчат был паек.
После ужина Нина Данилова взяла баян, и девушки негромко запели:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Под эту тихую песню, так славно, по-мирному звучавшую в непривычной тишине освобожденного города, мама, весь вечер удерживавшая слезы, расплакалась.
- Мамочка, не плачь, не волнуйся за меня. Работа моя не опасная, уговаривала ее Люся.
...Потом все уснули на полу, и только мама сидела до рассвета около дочки, чтобы разбудить вовремя в дорогу.
13 февраля 1943 года летчица Клопкова открыла свой боевой счет. Вот что она рассказывает о своих первых полетах.
"В первый раз со мной полетела Нина Ульяненко. Прошли по маршруту.
- Цель видишь? - спрашивает.
- Вижу хорошо.
Село Петровское четко вырисовывалось на снежном покрывале. Из окопов перед ним изредка постреливали, но заслышав шум самолета, стрельбу прекратили. Нина уже приметила цель, попросила:
- Доверни влево!
По тому, как слегка вздрогнула машина, я поняла - бомбы сброшены.
- Разворачивайся домой, летчик!
- Я же не видела, как наши бомбы рвутся!
- Еще успеешь, увидишь, - с веселой усмешкой ответила Нина...
Через три дня нам с Ниной пришлось бомбить колонну вражеских войск на дороге в Славянской. Тут я увидела и как рвались наши бомбы, и как после этого застрочили вражеские пулеметы: трассирующие разноцветные змейки извивались вокруг самолета.
- Ну, с боевым крещением тебя, - пошутила Нина, когда мы отошли от цели.
Но это было еще не крещение. 24 февраля над переправой нас поймали прожекторы, били зенитки, обстреливали пулеметы. Когда снаряды рвались близко, были видны пучки бурого дыма, раздавался хлопок и еще какой-то неприятный звук - словно у самого уха разрывали материю. Домой вернулись благополучно, пробоины оказались пустяковыми, и мы сумели сделать второй вылет...
Несколько раз мне довелось летать с Женей Рудневой - один из этих полетов остался в памяти на всю жизнь. Цель та же - переправа "Красный Октябрь". Это длинная земляная дамба среди заболоченной местности, а потом небольшой мостик через р. Протока. Попробуй попади в него с высоты 900 метров да при таком яростном обстреле... Женя не бомбит серийно, для каждой бомбы делаем новый заход. Я уже счет времени потеряла - сколько мы находимся в лучах прожекторов. Только послушно выполняю Женины команды - влево! вправо! - это Женя уводит нас от пулеметных очередей, а сама не свожу глаз с приборов. В кабине светло до рези в глазах.
Наконец отошли от цели, обстрел прекратился. И тут замечаю, что самолет кренит влево. Ночь светлая, лунная. Оглядываю машину слева и справа до хвостового оперения и чувствую, что от волнения сразу замерзла. Через верхнее левое крыло отсвечивает на нижнем лунный зайчик, а в верхнем огромная дыра с торчащими обломками нервюр и обрывками перкаля.
- А как управление? - спрашивает спокойно Женя.
- Действует, - отвечаю, удивляясь про себя, что сохранился трос. На планировании машину еще сильнее повалило влево... Но сели благополучно, хотя с земли поведение самолета и летчицы кое-кому показалось странным. А после посадки обнаружилось - на левой стороне висела вдобавок несорвавшаяся бомба...
Вспоминаю полеты с Женей и думаю, до чего же деликатным, мягким человеком была наша Женечка. Опыт у меня хоть и накопился кое-какой, но при маневрировании под зенитным огнем делаю я все резко: скольжение - до звона натянутых расчалок, потеря высоты - сразу очень большая. Так Женя нет чтобы по-командирски, строго, она тихим голоском, даже нежно будто: "А высоту нельзя так терять..."
