Торба, отшвырнув обмякшее тело полковника, подскочил к столу. Левой рукой схватил стопку своих документов и сунул в карман, а правой сжал рукоятку парабеллума. Потом торопливо снял со стены полковничью фуражку, примерил, но она не налезала на голову — мешала повязка. Торба сорвал повязку и швырнул в угол. Надев фуражку, накинул на плечи плащ. Он не замечал, как щеки заливает кровь, не чувствовал, как дрожит рука Оксаны, которую он крепко сжал. Быстро распахнул дверь и шагнул в переднюю комнату.
Адъютант полковника сидел к нему спиной за столом и что-то писал. Когда дверь открылась, он повернул голову. Захар выстрелил ему прямо в лицо. Солдат был убит вторым выстрелом. В сенях Захара и Оксану никто не задержал, но, когда они выбежали во двор, их оглушил грохот пулеметной и винтовочной стрельбы. Крыши домов были освещены полыхающим заревом пожара. Со всех концов села доносились заглушаемые выстрелами крики немцев. Не обращая внимания на свист пуль и не пригибаясь, Захар побежал через картофельное поле к речке. Следом за ним бежала Оксана. Сухая, твердая ботва царапала до крови ноги, но Оксана не чувствовала боли. Она видела перед собой речушку, кустарник. Вот и сарай, где недавно сидел Торба, как пойманный в клетку зверь. Вдруг со стены сарая навстречу бегущим метнулись какие-то тени, набросились на Торбу и повалили его на землю.
— Стой, фашистская душа! — Кто-то тяжело дышал.
— Удирать, стерва? Только пикни! — Люди навалились на голову… Но Захар и не думал сопротивляться, он выпустил револьвер и растянулся на картофельной ботве.
— Да свои же мы! — крикнула Оксана.
— Постой, а ты откуда, девка? — спросил паренек с автоматом.
— Да ты, пташка, совсем голая!
Захар поднялся. Скинул полковничий плащ и укрыл им Оксану, потом стащил с головы фуражку и далеко забросил в кусты.
Выстрелы стихли. В деревне полыхал пожар, разбрасывая над крышами домов искры.
— Откуда вы, браты? — судорожно переводя дыхание, спросил Захар.
— С неба, а ты кто такой?
— Разведчик Доватора. Сегодня утром поджидал десант…
— Да это мы самые!
— Как вы? Значит, с отметки 93,5?
— Точно!
— Но там же немцы…
— Ого! Им казачки чох сделали! Все в порядке. Там утром какого-то разведчика все искали. Один усатый казак…
— Филипп! — крикнул Захар. — Браты! Хлопчики! Родные мои!
— Ты, милок, погоди… А девушка чья?
— Дочь Григория Гончарова. Эх, хлопцы!..
— А нас ее похоронить просили!
— Нет, товарищи, мы будем жить долго! — задыхаясь от радости, крикнул Захар.
Спустя несколько минут в бывшей квартире полковника Густава Штрумфа седой майор-десантник и командир партизанского отряда с морским крабом на фуражке сортировали по папкам штабные документы. На лавке сидел дед Рыгор, задумчивый и строгий. Жесткой ладонью он гладил лежавшую у него на коленях голову Оксаны.
В углу в ярко-голубом плаще сидела Хильда и оглядывала присутствующих холодными, цвета речного льда, глазами. Она мечтала увидеть Москву. Может быть, и увидит…
В штабе армии Гордей Захарович в расстегнутом кителе, из-под которого виднелась белая пикейная сорочка, со стаканом чаю в руках стоял над радистом и ворчал:
— Ты меньше музыку слушай, душа моя, а ищи Доватора!
— Ищу, товарищ генерал! Куда ни крутнешь — то стукач, то музыка. Содом творится в эфире. — Молодой паренек, склонившись над аппаратом, слушал непрерывно.
— «Ищу, ищу»… Ты сколько раз его терял? То найдешь, то опять потеряешь…
— Он на месте не сидит, все время передвигается, — оправдывался радист.
— А разве мы его за тем послали, чтоб он под деревом сидел? Ты с ним не шути!.. Он теперь генерал. Как вернется, я все на тебя свалю…
Радист смущенно улыбался и, склонив голову, прижимал наушники к плечу.
— Новый приемник «РБ» лучше… — Радист пытался перевести разговор на профессиональную тему.
— Ладно, о радио потом поговорим. Узнай на аэродроме — вылетел самолет за семьей Доватора или нет?
Родители Льва Михайловича отыскались: они находились в одном из партизанских отрядов Белоруссии, за ними направляли самолет.
Радист еще ниже склонился над аппаратом. Какая-то станция добивалась с ним связи. Он быстро настроился и принял радиограмму. Самолет-разведчик сообщал: «Конницы не обнаружил». Радист передал текст генералу. Тот кивнул головой и приказал не терять с разведчиком связи. Вошел командарм. Он ездил осматривать укрепления на запасных рубежах обороны.
— От Доватора что-нибудь есть?
— Пока ничего.
Радист принял от самолета еще одно сообщение. В направлении Гуляево, по западному берегу реки Межа, разведчик обнаружил массовое передвижение пехоты и танков противника.
— Что это значит? — Командарм взглянул на начальника штаба. Глаза их встретились. Они тревожно смотрели друг на друга.
— Весь вечер думал: именно этого следовало бояться.
Гордей Захарович склонился над картой.
— Можно предположить, что они разгадали маневр Доватора.
— Уверен в этом, — отозвался Гордей Захарович, пощипывая усы.
— Помешать надо, — проговорил командарм.
— Разумеется! — И снова начштаба армии дернул себя за усы.
Он сердился на себя за то, что не мог придумать, чем помочь выходящей из тыла врага коннице. Нужно было сильное средство — вроде контрудара с этой стороны, с хорошей артподготовкой. Однако Гордей Захарович высказать свои мысли не успел.
Командарм приказал позвонить комкору Черепанову, пусть немедленно подтянет в район переправы побольше пушек. Умнее этого решения нельзя было придумать. Наштарм взял телефонную трубку.
— «Волга», к аппарату четыре! Здравствуй, душа моя. В районе 24/46 сегодня встречаем нашего заграничного жениха. После свадьбы он возвращается обратно. Из Гуляева на железных колясках к тебе едут гости, они хотят отбить у жениха невесту. Подвози-ка побольше хмельного, надо гостей торжественно встретить, да и помешать хулиганской выходке. Да, да. Не можешь? Надо это сделать. На-до сделать! — повторил Гордей Захарович тихо и повелительно. — Старший сват будет на свадьбе.
Он вскинул глаза на командарма — тот одобрительно кивнул головой.
…Над болотом поднимался туман. Так же, как и накануне, люди проваливались по пояс в грязную жижу, так же храпели измученные кони, стонали раненые.
Нина при тусклом свете луны, почти на ощупь, собирала обильно растущую клюкву, давила ее в кружке и подносила к воспаленным губам изнемогающих от жажды людей.
