— Давайте и я что-нибудь представлю.
16.7.61.
Приехала тетя Гетта.
Вчера утром Машка занималась с нею гимнастикой, училась правильному дыханию. Я посмотрел: порозовела, посмуглела слегка...
* * *
У Машки (да и у нас тоже) событие: разъезжается большинство наших соседей, сотрапезников и приятелей по играм и беседам,— кончилась “смена”.
Уезжают почти все дети. И не удивительно, что Машка уже грустит и говорит, что ей жалко, что она привыкла, а к новым ей трудно будет привыкнуть.
Шутки шутками, а в этой резкой ломке заключается некоторая опасность. Ведь уже было такое месяц назад. Хорошо, что именно в эти дни Машка заново знакомится с тетей Геттой и привыкает к ней. Уже есть отвлечение и развлечение.
* * *
Машка на каждом шагу:
— Так и знала! Так и знала, что ты так скажешь.
Типизирует речевые обороты, коллекционирует слова, выражения, идиомы.
* * *
Рисует. Сломался карандаш, я стал точить его. Машка стоит, смотрит. Просто стоять и смотреть ей неинтересно. И она подсказывает мне:
— Скажи: “Что ты ждешь? Рисуй!” А я скажу: “Чем же рисовать? Ты же карандаш точишь...”
18.7.61.
Очень знакомый мне, крутой характер. Были у меня мама, тетя Гетта и Машка. Мы с Машкой играли на галерее. Все было тихо, мирно. И вдруг:
— Не хочу, не буду.
Это я предложил ей готовиться к ужину и уложить в платяной шкаф игрушки (банки из-под монпансье и прочее).
— Убери, пожалуйста.
— Нет.
Делается это, конечно, для тети Гетты. Очень давно ничего подобного не было.
Я попросил маму и тетю Гетту уйти. Они ушли, и я очень спокойно говорю Маше:
— Ты что же— хочешь со мной на всю жизнь поссориться? А ну, подними, пожалуйста, игрушки.
Подумала, подняла одну банку, бросила ее за порог комнаты.
Еще несколько спокойных фраз— и банки с грохотом падают в шкаф. На грохот я не обращаю внимания. Понимаю, что без грохота сейчас нельзя.
— Ну, а теперь помиримся. Поцелуй меня.
Надулась. Не хочет.
— Ну хорошо. Можешь идти.
Кидается ко мне, крепко обнимает, целует.
* * *
На днях познакомилась с Тимуром Гайдаром. Странно и замысловато складываются и переплетаются судьбы. Когда я познакомился с его отцом, он был намного моложе нынешнего Тимура. Теперь Тимур человек уже не самой первой молодости. А Машке еще нет пяти. Вот тут я и понял, что называется, воочию, как поздно я обзавелся семьей.
19.7.61.
Новая смена. Новые дети. И для Машки это, конечно, опять потрясение.
В столовой за соседним столом поселился черномазый и черноглазый, похожий на обезьянку мальчик лет пяти-шести с такой же черноволосой смуглой и темноглазой мамой. Как нам сказали, родители этого мальчика один доктор, другая— кандидат наук. Но парень этот— настоящий дикарь. Мы опасались, что поведение его будет соблазном для Маши. Но нет, такой в соблазн ввести не может. Так же, как не могут ввести в соблазн обезьянка или медвежонок. Сидит этот паренек, забравшись с ногами на стул, одна рука в кармане, и при этом еще вертится и крутится, как карась на сковородке. Или положит голову на стол. Или засунет столовую ложку за щеку. Или поднимет ногу выше стола. А мрачная черная мама сидит, молчит, не поднимает над тарелкой глаз.
Да, такой ввести в соблазн не может. Тут действует уже не сила примера, а сила преувеличения, сатиры, пародии. Может быть, общество такого обезьяныша даже полезно Машке. В той мере, в какой полезны “Ревизор” или “Горе от ума”.
* * *
На пляже встретили детгизовцев— К.Ф.Пискунова и С.М.Алянского. Маша вежливо поговорила с ними, а потом, когда я сказал ей, что эти дяди издают детские книги, она оглянулась и сказала:
— Жалко, что я не знала. Я бы еще поговорила с ними.
* * *
По-прежнему тоскует вечерами по Ленинграду.
“Хочу в Ленинград!” звучит, как некогда звучало: “Хочу маму!..”
23.7.61.
Днем плакала, узнав, что папа уехал в Пумпури, в пионерский лагерь.
“Почему он не взял меня к этим детям? Я бы с ними поиграла”.
А папа сознательно не берет ее с собой в таких случаях. Не один раз, еще холостым, я видел самодовольные лица писательских детей, когда их папам аплодировали или подносили цветы. “Эх, папы, папы,— думал я.— Глупые вы папы...” И поскольку сам не хочу быть глупым папой, увожу Машку от искушения— искушения примазаться к чужой славе.
26.7.61.
Мама и тетя Гетта ездили в Ригу, мы с Машкой весь день были вместе.
Все утро я работал, она играла на галерее.
Перед ужином ходили встречать наших “рижанок”.
Смотрели, как два латыша укладывали бетонные плиты на отлогом берегу Лиелупе и как подносил им эти плиты плавучий подъемный кран.
Оба рабочих были в высоких рыбацких сапогах.
Я сказал— и не сказал даже, а только начал:
— Как у кота в сапогах...
— Да, я уже думала,— перебила меня Машка.— У меня таких три в Ленинграде.
Мама и тетя Гетта приехали в девятом часу. Мы пропустили десять или двенадцать поездов.
* * *
Пили с Машкой (дома, у меня в комнате) яблочный сок.
— Давай кокнемся?— предложила мне Машка.
— Не кокнемся, а чокнемся.
— Ну, все равно, кокнемся.
Под дождем, под двумя зонтами, ходили на вокзал за газетами.
До ужина просидели на вокзале.
Мы с Машкой играли в “поезд дальнего следования”. Она была проводницей-латышкой и неподражаемо (да, не преувеличиваю— неподражаемо) имитировала латышскую речь и латышский акцент.
* * *
Любит играть с Янеком, сыном здешних уборщицы и садовника. Янек моложе Машки на полгода. Очень плохо говорит по-русски. Но в играх— верховодит... Впрочем, не во всех играх.
Когда играли в “дочки-матери”, командовала, если не ошибаюсь, Маша. Коронный номер Янека— “кино”... Изображает он нечто фантастическое. Ставит всех присутствующих перед белой занавеской, сам уходит на лестницу, затем появляется и быстрым спортивным шагом идет к занавеске. Там он делает какие-то странные пассы и кричит:
— Кондуктор... ужинать... маленькая девочка... после кино выходить... пять минут!
Машка стоит, смотрит, слушает, ничего не понимает и— робеет: она же понятия не имеет, что такое кино. И Янек выглядит в ее глазах необыкновенно образованным, знающим, бывалым парнем.
— Кондуктор— я, а потом ты будешь кондуктор,— командует Янек, и Машка безмолвно подчиняется, хотя сообразить, что делает кондуктор в кино, она, конечно, не может. Так же, как и я и все прочие присутствующие. По-видимому, кондуктором Янек именует контролера.
1.8.61.
Утро было довольно ласковое, но после обеда, когда мы ходили за газетами, вдруг подул ветер, небо на горизонте стало чернеть. Мои дамы (и спутник их Янек) успели убежать, а я остался ждать газету.
