эту книгу (Абрамов впоследствии ещё дополнил сборник, в который вошли «Пелагея», «Деревянные кони», «Жила-была сёмужка», «Могила на крутояре», «Из рассказов Олёны Даниловны», «Однажды осенью», «Материнское сердце», «Собачья гордость», «Последняя охота». –
О. Т.), написаны превосходно. По богатству, красочности, меткости, выразительности языка мало кто может соревноваться с Ф. Абрамовым».
Академик Дмитрий Лихачёв, одним из первых получивший от Фёдора Абрамова «Деревянных коней», воодушевлённо ответит автору:
«Дорогой Фёдор Александрович!
Спасибо Вам большое за “Деревянных коней”. Очень ценю Вас.
Всегда Ваш. Д. Лихачёв. 18.IX.72».
И в конце письма приписка: «Пишу с завитушками, так как подарок всегда вызывает у меня праздничное настроение (так с детства)».
«Я ведь праздников не люблю»
И надо же было тому случиться, что именно в этом високосном феврале, когда рухнул «Новый мир» Александра Твардовского, Фёдору Абрамову исполнилось 50 лет.
Через десять лет, 25 августа 1980 года, вологодский поэт Александр Александрович Романов по поводу своего полувекового юбилея напишет Абрамову: «Пятьдесят лет даются человеку не зря: надо в эти годы доставать своим делом, как якорем, до незамутнённых глубин родного слова, чтобы удержаться в русской поэзии». Прямо скажем, Абрамов же к своим пятидесяти годам достиг бо́льших глубин!
В свою очередь, Юрий Бирман, обращаясь в письме 13 апреля 1970 года к Фёдору и Людмиле Абрамовым, писал:
«Сегодня я узнал, что в этом году Феде исполнилось 50 лет… Итак, ещё один мой старый знакомец перевалил за полвека. Шёл он, как я понимаю, не всегда разбирая дорогу, било и трепало его сильно, но почти всегда он в главном был самим собой…
Я вас обоих обнимаю и желаю хорошей и спокойно-беспокойной жизни, спокойной – без травли и трёпки, беспокойной – чтобы всё было интересно и ново, как “в первый день творения”».
А вообще Фёдор Абрамов не любил своих дней рождения, как, впрочем, праздников вообще. Ещё в письме Михаилу Щербакову от 10 ноября 1967 года он открыто признавался: «Я ведь праздников не люблю. У меня какая-то тоска в праздники».
Из всех официальных изданий на юбилей Фёдора Абрамова откликнулась лишь «Литературка», поместив 11 марта небольшую заметку о писателе, украсив её, видимо для солидности, фотографией юбиляра. Впрочем, для Абрамова и этого было достаточно. После всех тех перипетий, что произошли с ним на литературном поприще за последние несколько лет, он не ждал большего.
И если бы не друзья, знакомые, близкие люди, то и столь значимый для Фёдора Абрамова юбилей наверняка прошёл бы для него незамеченным, за письменным столом в маленькой комнатке комаровского Дома творчества, где он с осени усердно работал над новым третьим романом о жизни Пекашина, да в думах о «Новом мире», в котором он вновь почувствовал опору своему творчеству.
Скупая, равнодушная природа,
Приветствует Вас раз в четыре года.
Исправим мы лукавый календарь!
Февраль мы подравняем под январь,
Разделим вместе это наважденье –
И будет праздник Вашего рожденья!
Не один, не два, а десятки подобных шуточных стихотворных экспромтов получил Абрамов в день своего юбилея. Но были среди них и такие, которые вновь и вновь заставляли переживать его новомирскую трагедию.
Вот Вам ручки именинные,
Пожелание – простое:
Повести писать предлинные,
Слово молвить золотое,
Золотое, по-таковски,
Чтоб печатал Вас Твардовский!
Писавший эти поздравительные строки, конечно же, не знал, что ещё 20 февраля Александр Твардовский последний раз переступил редакционный порог «Нового мира».
С юбилеем для Фёдора Абрамова началось ещё одно, последнее, десятилетие его жизни. Как в житейском, так и в творческом плане оно не станет для него простым, но и не будет таким суровым, как предыдущее, и уж тем более таким несправедливо жестоким, как первые два с небольшим года 1980-х. Оно определит новые горизонты его творчества, подарит Абрамова-прозаика театру, а его читателям новые произведения. И в то же время заставит вновь и вновь тревожиться за судьбу России, за свой родной север.
И вот уж совсем удивительно: не обласканный властями, а, наоборот, битый ими, не имевший никаких литературных наград, проработав в прозе всего лишь чуть больше одного десятилетия, к началу 1970-х годов Абрамов имел такой авторитет в писательском цехе, что не считаться с ним было просто нельзя. Его правдивое литературное слово, подкреплённое искренней читательской благодарностью, было сильнее любого чиновничьего ранга, и это хорошо понимали те, кто стоял у руля Союза писателей. На приводимые Абрамовым аргументы было тяжело отвечать, с ним было непросто спорить. Он всегда знал, о чём говорил, и в отстаивании правды, увы, не знал предела. Его боялись и уважали, порой сторонились, дабы не вызвать на себя гнев его разящего слова. Он не был чужим в литературных кругах, но и не был приближённым к вершителям писательских судеб. У него была своя правда, непримиримая и бескомпромиссная.
8 июня 1970 года постановлением секретариата правления Союза писателей РСФСР Фёдора Абрамова вводят в состав совета правления СП РСФСР по русской прозе. Смысл этого назначения можно расценить по-разному: от полного творческого признания до нежелания Союза больше держать Абрамова на длинном поводке. Гадать не будем, у каждого на этот счёт могут быть свои мнения.
А вот как отнёсся сам Фёдор Абрамов к такому назначению? Был ли готов? И как принял его? Наверняка он бы больше возрадовался выходу в свет своей новой книги, чем записи в строй чиновников от литературы, ведь членство в совете обязывало ко многому, но не к самому главному – занятию литературой. А для Абрамова второе было куда важнее первого. Заседания, секретариаты, семинары… всё то, от чего он ушёл в конце 1950-х, возвращалось к нему, только в новом, несколько изменённом виде.
2 июля 1971 года указом Президиума Верховного Совета СССР за «заслуги в развитии советской культуры, литературы, искусства, активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся и успешное выполнение заданий пятилетнего плана» Фёдора Абрамова наградили орденом «Знак Почёта».
Никогда не страдавший головокружением от номенклатурных успехов и всякого рода назначений, Абрамов сдержанно отнёсся к награде, а получив письмо Михаила Щербакова с поздравлениями на этот счёт, взволнованно и резко ответил последнему:
«13 сентября 1971 года. Федосеич, ты ли это? Неужели ты придаёшь какое-то значение всей этой х… – и выборам в правление, и награждению орденами (да, да, меня наградили) и пр. и пр.? Нет, я думал, ты умнее.
В составе правления сейчас что-то около 200 человек. Порядочно, верно? А писателей сколько там? А писателей пересчитаешь по пальцам. Вот тебе и цена всем
