Изотов скривился:
— Свои мысли, Дмитрий Федорович, держите при себе. Вы, очевидно, забыли, что через год вам исполнится уже шестьдесят. А в эти годы притупляется и бдительность, и память…
При этих словах у Полякова отвисла челюсть, он раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но Изотов опередил его:
— Вы только не обижайтесь, Дмитрий Федорович, всему свое время…
— Да как же тут не обижаться, Сергей Иванович? — вспылил Поляков. — Во-первых, вам, как кадровику, хорошо известно, что генерал-майор может служить до семидесяти лет. Во-вторых, настоящий разведчик должен всегда драться до последнего и всегда бороться за свои права…
— Ну-ну, — прервал Изотов, и на губах у него заиграла кривоватая улыбка. — Уж не думаете ли вы бороться с самим Ивашутиным? Если «да», то неужели вы еще не поняли, что все мы перед ним сущие карлики? Не надо вам тягаться с ним. Вчера, когда я докладывал ему заключение медицинской комиссии, у меня сложилось впечатление, что он намеревается после вашего лечения в госпитале отправить вас обратно в ВДА…
Несколько секунд Поляков молча смотрел оцепенелым взглядом на Изотова, потом сдавил обеими руками голову, тяжело простонал и, морщась, словно от боли, вышел из-за стола.
— Что с вами, Дмитрий Федорович? — забеспокоился начальник управления кадров.
— Да так, что-то стало сильно погано на душе, — произнес он трагическим тоном и, не подавая руки Изотову, покинул кабинет.
«Чудной какой-то стал Поляков», — подумал Изотов.
Выйдя из «аквариума», Поляков дал себе слово больше не заходить в ГРУ во время отпуска, чтобы не мозолить никому глаза. «Пусть сами приглашают, когда понадоблюсь», — решил он.
Раздосадованный неудачным визитом к начальнику управления кадров, Поляков всю ночь не спал, иногда лишь забывался на несколько минут и вновь просыпался. Его постоянно одолевало тревожное предчувствие того, что он попал в поле зрения КГБ. «Если уж комитет возьмет меня в разработку, то там наверняка докопаются до всех моих грехов, — к такому безжалостному для себя выводу пришел Поляков. — Да и о направлении меня на медкомиссию сами грушники не могли додуматься. Скорее всего, это все подсказки КГБ. Его монстры могли запросто распорядиться, чтобы дали такое заключение, на основании которого противопоказана работа в климатических условиях Индии. Но старого воробья вам на мякине не провести. Пока в отпуске, я обязательно проверю диагноз в своей арбатской поликлинике…»
«Хитрый лис» прекрасно понимал, что затягивать проверку никак нельзя: «Опоздай я на три-четыре дня, и, кто знает, может, к тому времени за мной уже начала бы ходить «наружка», и тогда пиши пропало».
На другой день Поляков отправился в поликлинику по месту жительства, прошел, как положено, полное медицинское обследование и через неделю медкомиссия дала заключение, что ему не противопоказаны поездки в жаркие южные страны. Так легенда о невозможности работать в Индии лопнула как мыльный пузырь. От этого на душе стало еще тяжелее: он понял, что непосредственная опасность с каждым днем приближается, что вести себя надо теперь в высшей степени осмотрительно. Голос разума подсказывал, что пришло время прекратить всякие контакты с американской разведкой. Так он и поступил. После этого ему вообще уже ничего не хотелось. Апатия и некая отстраненность от всего происходящего буквально сковали его…
* * *
На основании полученных из ГРУ данных, в конце июля 1980 года первым отделом Третьего главного управлении КГБ СССР было заведено на Полякова дело оперативной проверки (ДОП) по подозрению — «Измена Родине в форме шпионажа». Фигуранту дела дали кличку «Дипломат». Воспользовавшись нахождением Полякова в отпуске в Москве, в Дели была командирована группа сотрудников ГРУ и КГБ для проведения негласного обыска в его квартире. В специальном кейсе с фотоаппаратурой были обнаружены пять таблеток, которые были направлены в Москву для исследования на принадлежность их к средствам проявления тайнописи[82]. Но тогда тайнописную копирку и письма-прикрытия, закамуфлированные в лежавшую на столе книгу «Энциклопедия рыболова», обнаружить не удалось. Зато были найдены не имевшие отношения к уликовым материалам дорогостоящие ценности, превышающие семимесячное денежное содержание военного атташе, два охотничьих ружья и комплект высококачественной фотоаппаратуры марки «Никон».
Доложив обо всем этом заместителю председателя КГБ генералу армии Г.К. Циневу, начальник Третьего главного управления Комитета госбезопасности Николай Алексеевич Душин предложил провести наиболее острые мероприятия по ДОП, а затем совместно со Следственным отделом решить вопрос о возможности возбуждения уголовного дела.
Выслушав Душина, Цинев некоторое время сосредоточенно морщил лоб, потом твердым, не терпящим возражений голосом сердито произнес:
— Никаких улик против Полякова вы не получили и, скорее всего, не получите! И потому я не могу дать санкцию на предлагаемые вами мероприятия. Закрывайте ДОП!
Надо отдать должное начальнику Третьего управления, он умел владеть собой, как и подобает руководителю большого коллектива военной контрразведки, но на сей раз, невзирая на высокое положение Цинева, возразил:
— Я не понимаю вас, Георгий Карпович, на каком основании мы должны закрывать ДОП, не проведя еще комплекса запланированных мероприятий?
— Я не могу дать вам санкцию на продолжение проверки только потому, что советский генерал не может быть шпионом! Если мы начнем подозревать генералов из разведки, то на кого же будем тогда опираться?! — повысил голос зампред КГБ.
Душин немного растерялся, возникла неловкая пауза, но он взял себя в руки и негромко, настороженно спросил:
— Получается, что мы не должны в таком случае считать предателем и Власова? Он ведь тоже генерал?!
Цинев, махнув рукой, гневно бросил:
— Во-первых, он не был разведчиком! Во-вторых, он и не шпион! Все! Давайте закончим на этом!
Маленький ростом, бритоголовый генерал армии вышел из-за стола и, протянув Душину руку на прощание, заметил:
— Если откроются новые обстоятельства в отношении Полякова, прошу ставить меня в известность…
Таким образом, снобизм зампреда КГБ СССР не позволил военной контрразведке продолжать проверку Дипломата, что давало возможность хитроумному американскому шпиону Полякову оставаться активным «кротом» еще на какое-то время.
А примерно через год резидентура ГРУ в Нью-Йорке получила от некоего доброжелателя весьма важные сведения о методах и признаках, по которым ФБР устанавливает принадлежность к разведке сотрудников советских загранучреждений в Нью-Йорке. Кроме того, он сообщил номера пятидесяти семи квартир жилого дома представительства СССР при ООН, оборудованных техникой подслушивания. А самое главное, он известил резидентуру ГРУ в Нью-Йорке о наличии в ЦРУ весьма ценного агента, работающего в системе Генерального штаба Министерства обороны СССР. При этом доброжелатель ставил условие, что он готов выдать этого агента и подтверждающие это материалы ФБР, если в указываемый им тайник будут заложены тридцать тысяч долларов. О себе доброжелатель сообщал: «Я являюсь сотрудником ФБР. Сведения о тщательно оберегаемом спецслужбой США источнике информации из СССР получены при ознакомлении с совершенно секретным, направленным из ЦРУ директору ФБР документом, в котором сообщалось о замене псевдонима советскому агенту на новый — Спектр. Заинтересовавшись этим документом, мне удалось получить доступ к переписке ФБР в отношении Спектра. Для подтверждения достоверных данных о нем могу передать вам на изложенных мною условиях копии документальных материалов».
