Бесконечные идиотские вопросы о его происхождении (сенаторам не к чему придраться. Джек — чистокровный американец из старой, вполне добропорядочной семьи), о поездках на фронты, о путешествии в Россию. Затем:
Юм. Участвовали ли вы в политической деятельности, когда были в России?
Рид. Да, мою деятельность можно назвать политической.
Юм. Вы ведь выступали а России с речами?.. На Третьем съезде Советов рабочих и солдатских депутатов?
Рид. Да.
Юм. Ваша политическая деятельность, очевидно, не ограничилась этим?
Рид. Я был членом Бюро интернациональной пропаганды при комиссаре по иностранным делам.
Юм. В течение какого времени вы были связаны с этой организацией?
Рид. Примерно два месяца.
Он подробно останавливается на деятельности Бюро, потом рассказывает о положении в России накануне Октябрьской революции. Категорически заявляет, что гражданскую войну развязали не большевики, а корниловцы, разоблачает ложь о кровопролитии, учиненном большевиками при взятии Зимнего. Об «учредилке» замечает, что, по его сведениям, она финансировалась полковником Томсоном из Американского Красного Креста. Голод? В нем повинны не большевики, он, как и разруха, начался еще при Керенском. Грабежи? Они действительно были. При Керенском. Большевики навели порядок за пять дней. Разнузданность? Ложь! Большевики спустили в Неву на четыре миллиона долларов вина, хранившегося в подвалах Зимнего дворца. Свобода печати? В Петрограде выходят газеты даже оппозиционных партий.
Вслед за Луизой Брайант Рид разоблачает нелепые россказни о «голоде» как результате перехода власти к Советам, подробно рассказывает о тех усилиях, которые прилагают большевики, чтобы обеспечить население всем необходимым. Он подробно описывает для примера положение дел на одном предприятии в Сестрорецке, которое управляется самими рабочими.
— Когда оно перешло в руки рабочих, производственные расходы уменьшились на пятьдесят процентов, рабочий день сократился с одиннадцати с половиной до восьми часов, а выпуск продукции увеличился на сорок пять процентов. Но это далеко не все. Рабочие взяли в свои руки также городское самоуправление, проложили канализационную систему, которой до того времени не было, выстроили трехэтажную школу и больницу.
Уолкотт. Выходит, что Советское правительство более умело и рационально организовало производство, чем прежнее правительство России?
Рид. Да, безусловно! Я считаю, что капиталистическое правительство вообще не способно хорошо организовать производство.
Затем следует длинный спор между Ридом и Юмом о праве народа изменять форму правления методами, не предусмотренными конституцией. Подтекст этого спора ясен: Рида пытаются уличить в призыве к «насильственному свержению существующей власти». Рид отклоняет навязываемую ему точку зрения: все, что достижимо в рамках закона, не нуждается в насилии. Но и воля большинства не должна узурпироваться меньшинством только потому, что так было когда-то записано в законе.
Для Юма это слишком сложно, ему нужно зацепиться за привычный ярлык, и он спрашивает с надеждой Рида, не разделяет ли тот взгляды анархистов.
Рид. Нет. Анархия — это отрицание всего на свете.
Юм. Я имею в виду полное упразднение государственной власти.
Рид. Нет, таких воззрений у меня не было. Я решительно против анархии.
Уолкотт. Считаете ли вы необходимой национализацию промышленности и земли в нашей стране подобно тому, как это было сделано Советским правительством в России?
Рид. Я бы высказался в пользу национализации промышленности и земли, но остается вопрос о методе. У меня никогда не возникало мысли о том, что национализация не может быть осуществлена мирным путем. Я и сейчас думаю, что, если большинство населения нашей страны будет за национализацию, народ своего добьется.
Уолкотт. Законным конституционным путем!
Рид. Любым путем, который может обеспечить достижение цели.
Уолкотт. Для этого нам пришлось бы изменить конституцию.
Рид. Нам не понадобилось менять конституцию для того, чтобы без объявления войны послать войска в Россию… Нам не понадобилось менять конституцию в той ее части, где говорится, что свобода слова не может быть ни ограничена, ни отменена, однако нередко она и ограничивается и отменяется…
Юм. Не высказывались ли вы публично в пользу революции в Соединенных Штатах, подобно революции в России?
Рид. Я всегда выступал за революцию в Соединенных Штатах… Под революцией я понимаю глубокие социальные изменения…
Юм. Не создается ли после ваших речей впечатление, что вы пропагандируете насильственное свержение власти?
Рид. Возможно… Я считаю, что воля народа должна в конечном итоге осуществиться, воля громадного большинства народа будет осуществлена.
Уолкотт. Знаете ли вы, мистер Рид, что под словом «революция» в обычном смысле подразумеваются конфликты, насилие и применение оружия?
Рид. К сожалению, все глубокие социальные изменения сопровождались насилием… Я считаю, что воля народа будет выполнена, и, если народ не добьется своей цели мирным путем, он сделает это при помощи силы. Хотя мирный путь еще никогда не приводил к цели, я считаю, что он вполне возможен… Если я в самом деле говорил что-либо выходящее за рамки закона, я готов нести за это ответственность. Да, я революционный социалист!
Уолкотт. Говоря «революционный социалист», вы, очевидно, подразумеваете свержение существующей — как вы ее называете, капиталистической — системы мирным путем?
Рид. Мирным путем или любым иным путем, но лишь тогда, когда массы будут подготовлены к этому. Я хочу сказать, что всякий, кто предлагает свергнуть правительство большинства ради меньшинства, совершает преступление, потому что такой переворот привел бы лишь к бессмысленному, бесцельному пролитию крови.
Снова разгорается отнюдь не схоластический спор о законности «противозаконной» пропаганды социалистов. Рид, пожав плечами, терпеливо разъясняет для него очевидную истину:
— Форма законов и форма государственной власти должны соответствовать времени, характеру народа, условиям его жизни; этим требованиям должны отвечать и правительства, по крайней мере демократические правительства…
На этом двухдневный допрос Джона Сайласа Рида оканчивается.
