Мой успех в новом для меня жанре был поистине ослепительным, и я совсем потеряла голову от радости. Однако, когда через год Симони предложил мне принять участие в повторной постановке «Кьоджинских перепалок», у меня хватило ума отказаться. Слишком велик был риск потерять голос. Роль Лючеты была поручена Изе Пола, которая уже приобрела известность как артистка кино.
На драматическую сцену я вернулась уже двенадцать лет спустя. Похоже, что вирус, которым меня заразил тогда Симони, гнездится во мне и по сей день.
Мне приятно закончить воспоминания об этой необыкновенной постановке «Кьоджинских перепалок» маленьким рассказом об оплошности одного заграничного критика. Он, по-видимому, не знал, что я певица. Похвалив в своей газете спектакль, работу режиссера, игру исполнителей главных ролей, он написал обо мне: «Очень хорошо сыграла и Тоти Даль Монте. К тому же у нее приятный голосок, и она прелестно спела свои песенки».
Из множества итальянских и зарубежных критиков, присутствовавших на спектакле, он единственный, к моему большому удовольствию, принял меня за профессиональную драматическую актрису.
XXXIII. Грозные сороковые годы
Не могу не вернуться к грозным сороковым годам.
Мне еще многое, многое хотелось бы рассказать о пережитом за время войны. Подробное описание событий тех лет заняло бы много места. Но я ограничусь лишь самыми важными из них еще и потому, что теперь все по молчаливому уговору стремятся окутать, милосердия ради, густым покрывалом ужасную эпопею жестокости, разрушения и горя.
Я уже рассказывала о страхе, который нам довелось пережить во время бомбежек. А воздушные налеты с каждым днем становились более яростными и охватили почти всю Италию.
Одно из самых горестных воспоминаний осталось у меня о воздушном налете на Трапани в конце 1942 года. По воле случая это трагическое событие совпало со смертью маэстро Анджело Феррари. Хотя к этому времени Сицилия стала объектом непрерывных бомбежек, я не смогла отказаться от выступлений в Мессине, Палермо, Трапани. Наша труппа ставила «Дон Паскуале» с чудесным певцом Аугусто Беуфом в заглавной роли.
Чтобы не переутомиться, я ограничила свои выступления участием в этой опере Доницетти. К моей великой радости, я наконец-то смогла взять с собой Мари, которая уже подросла и мечтала попутешествовать, увидеть новые места и подышать воздухом сцены, все сильнее манившей ее.
В репертуаре нашей труппы была и «Чио-Чио-Сан», но заглавную партию в ней исполняла другая певица.
Гастроли в Палермо и Мессине прошли вполне спокойно. Ни единой бомбежки, переполненные театры, самый горячий прием. Лишь серо-зеленые шинели итальянских и немецких солдат на каждой улице напоминали нам о войне.
Беды подстерегали нас в Трапани. Едва мы туда приехали, я заболела сильнейшим гриппом. У меня поднялась температура, и пришлось слечь в постель, доставив массу неприятностей импрессарио и бедняге Феррари.
В первый вечер вместо «Дон Паскуале» дали «Чио-Чио-Сан». Я стала глотать сульфамид и взывала ко всем святым с мольбой поскорее излечить меня, чтобы выступить на следующий вечер. Пришла Мари и попросила отпустить ее в театр на «Чио-Чио-Сан». Я согласилась, узнав, что ее обязательно проводят.
Потом задремала и внезапно проснулась от воя сирен. Первая мысль была о дочери, и я мгновенно вскочила с постели. В комнату вбежал Беуф, чтобы отвести меня в бомбоубежище.
— Обо мне не беспокойся, беги… скорее… В театре Мари… Нельзя терять ни секунды… Беги же…
Я спустилась в бомбоубежище, которое, впрочем, было таковым лишь по названию. Попади в него хоть одна бомба, мы бы все задохнулись под развалинами. Беуф что есть духу помчался в театр.
Бомбежка уже началась, и в воздухе беспрестанно свистели осколки зенитных снарядов, с грохотом рушились здания. При каждом новом взрыве у меня замирало сердце. Я была не в состоянии думать ни о чем, кроме моей дочери, которой грозила смертельная опасность. Словно безумная я что-то бессвязно бормотала, шептала слова молитв и, если б меня не удержали, бросилась бы по темным, усеянным обломками улицам на отчаянные поиски Мари.
С божьей помощью Беуф благополучно добрался до убежища вместе с моей доченькой, которая ничуть не испугалась этого светопреставления. Я крепко прижала ее к груди и разрыдалась от счастья… Увы, бомбежка была на редкость ожесточенной и причинила городу огромные разрушения; много людей в тот страшный вечер было убито и ранено.
В полночь раздался сигнал отбоя. Мы с Мари вернулись в нашу комнату и легли спать.
Опасность миновала, и вместе с ней как-то сразу отступила болезнь. Мы уже спали глубоким сном, когда около четырех часов утра меня разбудили возбужденные голоса и шум шагов в коридоре.
— Что там происходит?
Я высунулась из двери и спросила у первого, кто попался мне на глаза:
— Что случилось?
— Маэстро Феррари… умирает.
Феррари много лет страдал сердечной недостаточностью, и волнения, связанные с адской бомбежкой, окончательно подкосили его. Ночью у него начался сильнейший сердечный приступ — инфаркт, как говорят теперь; тогда это называлось ангина пекторис.
Какое горе, какой удар для всех нас!.. Умереть вдали от семьи, в номере гостиницы… Мы все были потрясены и не знали, что делать. Каждый в глубине души желал лишь одного — поскорее вернуться в Милан.
Но импрессарио поневоле приходилось заботиться о своих интересах. Он уговорил нас остаться и сыграть в уже объявленных спектаклях. Мы хоть и с неохотой, но согласились.
Утром состоялись похороны маэстро. Мы хотели, чтобы несчастному Феррари, работавшему до последней минуты, были возданы все почести. Мы шли за гробом до самой церквушки при кладбище, и этот трагический путь наполнял наши сердца величайшей скорбью. Мы оставили гроб в церкви открытым до приезда из Милана сына покойного.
Все мы возвращались в гостиницу, убитые горем, неспособные обрести веселье и легкость, столь необходимые для оперы Доницетти. В гробовой тишине все стали готовиться к выходу на сцену.
Отзвучал последний звонок, и представление началось. Я из-за кулис слушала, как мои коллеги — тенор, баритон и бас — исполняют первую сцену. У меня создалось впечатление, что спектаклю грозит полнейший провал. Все трое играли и пели вяло, без капли юмора и задора, и зрителям было совсем не смешно.
Что делать? Что бы такое придумать? И тут мне пришла в голову блестящая идея. Я велела официанту из бара принести бутылку коньяку и, когда кончилось первое действие, угостила всех певцов.
