Удет был в Рехлине, так сказать, принимающим гостей «хозяином дома». Соответственно, он разработал в своих службах, а также согласовал с Герингом и программу показа. Сам Геринг понимал в авиационной технике мало, а потому его было легко ослепить всяческими эффектами, произведя желательное впечатление. Своим подчиненным он дал понять, что Гитлер имеет о самолетах представление слабое, но проявляет большой интерес к технике, а особенно к действию оружия. Вот почему демонстрацию Геринг и Удет поручили экспериментальной службе. Их побочной целю было отвлечь Гитлера от вопросов оснащения летных соединений на данный момент.
Интересная и многосторонняя демонстрация произвела на всех присутствовавших значительное впечатление. Правда, Мильх старался объяснить Гитлеру, что показанные самолеты, оружие и оборудование еще находятся в процессе испытаний. Но никто не сказал фюреру, что по прохождении всесторонних испытаний все это сможет поступить в войска не ранее чем через два-три года. Стоило Гитлеру проявить повышенный интерес к тому или иному объекту или дать понять, что данную конструкцию он считает особенно важной, как Геринг тут же заверял, что немедленно позаботится о внедрении этого в войска.
Наиболее впечатляющим, несомненно, был полет «Хе-176» – первого в мире реактивного самолета. Хотя этот экспериментальный самолет и продержался в воздухе всего несколько минут, он достиг своей проектной скорости почти 1000 км в час, что явилось для того времени феноменальным достижением. Истребители «Ме-109» и «Хе-100» казались рядом с ним устаревшими машинами, хотя речь при этом шла о вполне современных конструкциях. Казалось, «Хе-100» по своим летным качествам превосходит «Ме-109», но Геринг и Удет заранее решили, что следует продолжать выпуск только «Ме-109». С одной стороны, этот самолет выпускался уже более длительное время, а с другой – завод Хейнкеля подлежал специализации на бомбардировщиках.
Тогдашний стандартный самолет «Хе-111» был продемонстрирован при-сильной перегрузке: снабженный двумя дополнительными вспомогательными стартовыми ракетами, он поднялся в воздух без всякого труда. Учитывая недостаточную пригодность «Хе-111», это означало компромисс. Для использования в качестве стандартного бомбардировщика эту машину приходилось перегружать или же, для увеличения радиуса полета, оборудовать дополнительными баками с горючим, или для усиления атакующего эффекта снабжать большим количеством бомб.
Наряду с навигационными приборами и радиоаппаратурой особое внимание Гитлера привлекли к себе образцы бортового оружия истребителей. Двухмоторный истребитель «Ме-110» был вооружен вновь сконструированной 30-миллиметровой бортовой пушкой. Это особенно понравилось фюреру. Он указал на необходимость повышения скорострельности бортового оружия при увеличении его калибров, прежде всего для истребителей.
Геринг, Мильх и Удет рассчитывали, в свете предыдущих высказываний Гитлера, на то, что военный конфликт произойдет никак не ранее 1943 г. С этим сроком и согласовывалась данная демонстрация авиационной техники. Тем не менее на обратном пути в Берлин я воспользовался случаем еще раз обратить внимание фюрера на то, что все увиденное им, – это «музыка будущего». Он сказал, что понял это и еще раз подробно переговорит обо всем с Герингом. Когда я предложил привлечь к разговору о вооружении люфтваффе специалистов, лучше всего Мильха, фюрер охотно согласился. Но этот столь необходимый разговор ввиду политических событий не состоялся. Гитлер так и остался при внушенных ему в Рехлине совершенно ложных взглядах, а потом люфтваффе получала от него совершенно не заслуженные ею упреки. Узким местом люфтваффе было и осталось снабжение сырьем, но об этом не говорилось. Непростительно, что Геринг и его сотрудники не сделали из данной беседы никаких выводов. Первые победоносные кампании 1939 и 1940 гг. помешали разглядеть действительность. Только двумя годами позже, после первого кризиса в походе на Россию, эту роковую ошибку наконец распознали.
Затем – насыщенные работой дни. Я сообщил Ешоннеку и его штабу, а кроме того ОКВ (Управление обороны страны) – офицеру генерального штаба моему другу майору Шпеку фон Штернбургу – о своем разговоре с Гитлером насчет уровня вооружения люфтваффе. Ешоннек хотя и приветствовал мою интерпелляцию у фюрера, но находился под влиянием Геринга, который считал возможным лишь нападение на Польшу, но никак не войну с Англией. Штернбург видел ход политического развития иначе. Мне казалось, он испытывает влияние своего начальника полковника Варлимонта. Тот был интеллигентным офицером генерального штаба, хотя и не очень влиятельным, и принадлежал к тем, кто не высказывал своего мнения, благодаря чему производил впечатление человека скрытного. Штернбург же, напротив, в выражениях не стеснялся. Он придерживался взгляда, что Англия и Франция в случае германского нападения сразу придут на помощь Польше, и, соответственно, с озабоченностью глядел в будущее. Я к его точке зрения присоединиться не смог, хотя высказанные им аргументы и подействовали на меня.
Последние недели перед войной
Итак, отныне мне предстояло одно: включиться в подготовку операции «Вайс», поскольку я снова должен был сопровождать Гитлера в его очередной поездке как дежурный адъютант. На основе общей директивы ОКВ, составные части вермахта были обязаны издать собственные оперативные приказы. Штабы и войска работали в условиях наивозможнейшего сохранения тайны. Но отделаться от впечатления, что готовится что-то из ряда вон выходящее, все-таки было нельзя. Я находил удивительным, что между фюрером и командованием сухопутных войск неожиданно воцарились мирные отношения. Год назад, когда опасность большой войны была минимальной, главнокомандующий и начальник генерального штаба этих войск пытались убедить Гитлера отказаться от его плана нападения на Чехословакию. Правда, тогда, в 1938 г., начальником генштаба был еще Бек, но негативное в принципе отношение к фюреру со стороны Браухича как главнокомандующего и Гальдера как преемника Бека с тех пор не изменилось. Теперь же, когда после оккупации Чехословакии напряженное политическое положение не разрядилось и нападение на Польшу могло вызвать европейскую войну, командование сухопутных войск, казалось, никаких опасений больше не испытывало. Эта позиция внушала мне неуверенность и одновременно недоверчивость, ибо в генеральном штабе люфтваффе тоже были озабочены и оптимизма Геринга в оценке обстановки не разделяли.
6 июля Гитлер впервые полетел в Мюнхен на новом самолете «Фокке-Вульф-200», получившем наименование «Кондор». Фюрер пришел в восхищение от этой машины, она казалась ему в воздухе более спокойной и менее шумной. Несколько скептически оценил он только убирающееся шасси – нечто новое, чего еще не видел. Но вскоре привык. В самолете имелось на 6-8 мест больше, чем в прежнем «Ю-52», и летел он почти на 150 км в час быстрее. Это означало солидное сокращение времени полета из Берлина в Мюнхен.
