Товарищи Первухин и Сабуров, говорили, что у меня было привилегированное положение при жизни т-ща Сталина, это же не верно, Георгий, ты это лучше других знаешь, знают это и другие члены Президиума. В действительности когда я работал в Закавказье, а потом в Грузии, ЦК ВК(б) и т. Сталин крепко поддерживали и помогали в работе, и работа хорошо шла и лично я был [в] восторге. Но скоро после перевода в Москву, когда немного навели порядок в МВД после Ежова, т. Сталин выделил МГБ из МВД, особый отдел передал Наркомату Обороны и только в начале войны, когда надо было остановить бегущие – отступающие наши войска, был вновь об[ъ]единен МВД – возвращен Особый отдел из Наркомата Обороны и после проделанной работы по остановке бегущих войск, когда было расстреляно несколько десятков тысяч дезертиров, созданы заградительны[е] отряды и др. – вновь было выделено МГБ. Т-щам, которые близко работали в Политбюро, ведь это им хорошо известно. Что же касается моего отношения к т. Сабурову, то т. Маленков Г. М. и я отстояли его на посту Председателя Госплана, а т. Первухина, конечно, по заслугам, я представил и провел [в] Героя [Социалистического] Труда.
Все это может быть, мне не следовало в моем положении писать, но прошу Вас мне это простить. Дорогой Георгий, прошу тебе понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Я только хотел как лучше сделать, конечно в пределах своих возможностей, вместе с Вами страну могущественей и славной, думать иначе обо мне просто недопустимо моей голове. Конечно, после того, что произошло, меня надо призвать крепко к порядку, указать свое местно и крепко одернуть, чтобы было помнить до конца своей жизни, но поймите дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын Партии Ленина и Сталина и верный ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую пошлите, присмотритесь, я еще могу верных десять лет работать, и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост я не буду годен для другой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке, и умоляю Вас, не лишайте меня быть активным строителем, [на] любом маленьком участке славной нашей Родины и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам еще полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой Партии и нашему Советскому Правительству.
Лаврентий Берия.
Т-щи прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенснэ (очков).
Дорогой Георгий и дорогие товарищи, я сейчас нахожусь в таком состоянии, что мне простительно, что так приходиться мне писать.
Георгий, прошу тебя понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Всей своей энергией я только и жил, как сделать нашу страну. Все мое желание и работа были (далее неразборчиво. – Б. С.).
Задание подготовил к[а]к тебе известно по твоему совету по Югославии[,] а также задание для П. Кот. (? – Б. С.) прощупать Мекесфранца (? – Возможно, имеется в виду Пьер Мендес-Франс, видный французский политический деятель, один из лидеров левоцентристской партии радикалов и управляющий МВФ, ставший премьер-министром и министром иностранных дел в 1954 году и прекративший французскую войну в Индокитае. – Б. С.) Кобудто я интриговал перед т. Сталин[ым], это если хорошо вздуматься просто недоразумение[,] что это не верно, Георгий[,] ты то это хорошо знаешь[,] наоборот все т[оварищи (? – Б. С.)] М[икоян] и Молот[ов] хорошо должны знать, что Жук[ов,] когда [его] сняли с генер[ального] штаба по наущению Мехлис[а], ведь его полож[ение] было очень опасно, мы вместе с вами уговорили назначить его командующим [резервным] фронтом и тем самым спасли будущ[его] героя нашей (? – Б. С.) Отеч[ественной] войны, или когда т. Жуков[а] выгнали из ЦК – всем нам было больно» (далее неразборчиво. – Б. С.).
В этом письме Берия признает свою неправоту больше по форме, а не по содержанию. И напоминает, кому в прошлом помог, и, в свою очередь, благодарит за прошлую помощь. Такой тон письма мог только встревожить Хрущева и Маленкова. Ведь в дальнейшем Берия мог озвучить и совсем неудобные для них моменты, например, о роли Маленкова в разработке «ленинградского дела».
Последнее письмо Берии из заключения коллегам по Президиуму ЦК датировано 2 июля 1953 года. Вот его текст: «Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленно вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.
Дорогие т-щи, настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавить т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать, так к[а]к сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.
Еще раз умоляю Вас всех, особенно тт. работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться, и незамедлительно вмешаться, и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен, верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.
Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.
Свой ЦК и свое Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом, очень подозрительная.
Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать, разве будет плохо, если т-ща реабилитируют. Еще и еще раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить. Ваш Лаврентий Берия».
В этом письме сквозит одна мысль: дорогие товарищи, не убивайте, не дайте своему бывшему товарищу погибнуть без суда и следствия. Лаврентий Павлович в тот момент всерьез опасался, что в самом скором времени, может быть в ближайшие часы, будет убит прямо в бетонном подвале без суда и следствия. Теперь он решил все отрицать и настаивать на своей полной невиновности. И от потрясения, связанного с арестом и пятидневным заточением в полной изоляции, как кажется, потерял реальное восприятие действительности. Только этим можно объяснить веру Берии, что его собираются убить злодеи-тюремщики, которые действуют без ведома «старых товарищей» из ЦК. Маленков, Хрущев и другие члены Президиума не хуже арестованного знали, что никакого заговора он не готовил. И потому проводить расследование, а тем более «реабилитировать товарища» никто из них не собирался.
