В наших газетах не раз появлялись репортажи с испытаний воздушных вездеходов. «Известия» рассказали о вездеходе А. А. Смолина, построенном на Горьковском автозаводе, «Комсомольская правда» – о машине кандидата технических наук В. Н. Кажохина.
Наша машина значительно проще, чем мотоцикл, – сказал корреспонденту В. Н. Кажохин. – В ней нет коробки скоростей, колес, амортизаторов. Основные части вездехода – рама, двигатель и вентилятор, . .
Такой вездеход можно погрузить в космическую ракету, как шлюпку на океанский лайнер. Одетые в скафандры (чтобы не отравиться воздухом чужой планеты), полетят в нем на разведку космонавты. Более величественного памятника идее Циолковского, пожалуй, и нарочно не выдумаешь.
Одним из величайших изобретений древности было колесо. Тысячелетия ушли на то, чтобы усовершенствовать его, превратить в рассчитанные, точно сбалансированные колеса велосипедов, автомобилей, поездов.
Настойчиво и упорно человеческая мысль билась над совершенствованием колеса, а Циолковский, отказавшись от проторенной веками дороги, выбрал свой путь, открывающий обширные перспективы!
Обдумывая факты, с которыми вы познакомитесь, читая эту главу я долго искал для нее название. Уж больно близко соприкасаются идеи Циолковского с весьма смелыми гипотезами наших дней, хотя со дня смерти ученого прошло более четверти века. И это прежде всего объясняется тем что интерес Циолковского к познанию космоса был очень разносторонен. Отсюда буйная работа мысли, поиски фактов, гипотез...
С своей работе «Диалектика природы» Ф. Энгельс назвал гипотезу «формой развития естествознания». Эйнштейн считал, что «воображение важнее, чем знание». Менделеев в «Основах химии» писал, что гипотезы облегчают отыскание истины, как плуг земледельца облегчает выращивание полезных растений. Даже ложная гипотеза, говорил Тимирязев, не может считаться абсолютно бесполезной: ведь если ее опровергнуть, одним возможным объяснением останется меньше.
Мне показалось полезным напомнить об отношении великих ученых к гипотезам, так как речь пойдет сейчас прежде всего о разного рода предположениях и догадках.
Тайны бытия не давали Циолковскому покоя. Его брошюры «Монизм вселенной», «Причина космоса», «Образование солнечных систем и споры о причине космоса», «Будущее Земли и человечества», «Прошедшее Земли», «Современное состояние Земли», «Воля вселенной. Неизвестные разумные силы» полны догадок, предположений, желания проникнуть в царство Неизвестности. Как полагал Константин Эдуардович, именно там из туманной разреженной материи и первобытного газа образовались Солнце, планеты и их спутники – луны.
Интерес Циолковского к космическим загадкам велик, но, пожалуй, больше всего его волнует тайна жизни, ее возникновения и распространения во вселенной. «Невероятно, – пишет он в „Причине космоса“, – чтобы жизнь осенила единственную планету из множества подобных...» А страницей дальше еще категоричнее: «...заселенная вселенная есть абсолютная истина».
Вероятно, идея общения обитателей разных миров крепко сидела в голове Циолковского. Предвосхищая на четверть века «большое кольцо» И. А. Ефремова, Константин Эдуардович писал: «Власть сознательных существ объединяется председателями планет, солнечных систем, звездных групп млечных путей, эфирных островов и т. д. Какая это могущественная сила, мы и представить себе не можем Невероятно, чтобы она не имела влияния на жалкую земную жизнь. Невозможно, чтобы мать не поддерживала, не хранила младенца. Так и Земля не может быть предоставлена вполне самой себе... Но, кроме миров, подобных человеческим, возможны миры из веществ иных плотностей и иных размеров...»
Эти слова на редкость современны. Мысль о множественности обитаемых миров, отстаивая которую сгорел Джордано Бруно, сегодня разделяют многие ученые.
«Несколько лет назад, – вспоминает профессор Манчестерского университета Бернард Ловелл, – я получил письмо двух американских ученых. Они убеждали меня использовать радиотелескоп обсерватории Джодрелл Бэнк (Ловелл – директор этой обсерватории. – М. А.) для поиска сигналов, которые могут посылать разумные существа в космос.
Я удивился такому предложению и не ответил: оно показалось мне в то время легкомысленным. Однако теперь обсуждение общей проблемы существования внеземной жизни стало вполне серьезным делом».
К этому высказыванию английского астронома можно добавить лишь одно: Ловелл считает, что примерно миллиард миллиардов звезд имеют планеты, где условия благоприятны для эволюции жизни. Предположение Ловелла полностью совпадает с убеждением Циолковского в том, что «...Млечный Путь кишит жизнью, как и наша крохотная солнечная система. И жизнь эта кишит по крайней мере на несколько миллиардах планет».
Циолковский фантазирует. И это отнюдь не прихоть. «Теперь, – пишет ученый, – ввиду доказанной возможности межпланетных сообщений, следует относиться к таким непонятным явлениям внимательнее» (разрядка Циолковского. – М. А.).
О степени современности этой реплики свидетельствует многое, но, пожалуй, убедительнее всего ее характеризует история многолетней дискуссии по поводу таинственного взрыва в тунгусской тайге.
Мне не хочется приводить подробности спора, породившего целую литературу – от газетных статей до специальных книг17. Как мне кажется, многолетняя дискуссия по поводу тунгусского чуда дает достаточно подтверждений мысли Циолковского о том, что не следует отмахиваться от непонятных и труднообъяснимых явлений.
Я лишен возможности сообщить читателю мнение Циолковского о тунгусской катастрофе – пока не удалось установить, как относился ученый к великой тайне двадцатого столетия. С одной стороны, в бумагах Циолковского ни строчки о тунгусском взрыве; с другой – весь ход высказанных им мыслей должен был бы сделать Константина Эдуардовича поборником гипотезы о межпланетном корабле неведомой цивилизации.
Надо заметить, что метеориты весьма интересовали ученого. И не только потому, что с их помощью он проиллюстрировал свои мысли об аэродинамическом нагреве. Вспомните, к примеру, его письмо в «Известиях» от 20 мая 1934 года «Кто видел болид». Циолковский обращался ко всем, кто видел падение «небесного камня», с просьбой сообщить подробности наблюдений. Почему же, интересуясь метеоритом 1934 года, он остался сверхъестественно безразличен к гораздо большему метеориту 1908 года?
Человечество по праву гордится учеными, узнавшими, что происходило тысячи лет назад. Как же мы можем проходить равнодушно мимо тайн, современники которых еще живы и способны ответить на наши вопросы? А молчание Циолковского по поводу взрыва в тунгусской тайге как раз и принадлежит к такого рода загадкам. Разгадать его – наш долг, наша обязанность.
