который, прикрываясь неприкосновенностью народного представителя, разъезжал по России и, ослепленный борьбой с правительством, вел пораженческую пропаганду на гибель не только правительства, власть которого так хотели захватить оппозиционные круги, не только монарха, в котором оппозиционная часть общества видела причину несчастий, но и на гибель самой России.
Перед революцией 1917 года. – Начало второй революции. – Падение монархии. – Работа большевиков. – Германские деньги. – Первая агитация. – Приказ № 1. – Помощь Временного правительства. – Проезд большевиков из Швейцарии в Россию. – Немецко-большевистское совещание в Стокгольме. – Приезд Ленина в Россию и первые выступления. – Враждебный прием. – 1 мая. – Усиленная работа. – Пропаганда и агитация. – Работа в войсках. – Работа во флоте. – Кронштадт и Свеаборг. – Вооруженное выступление 21 апреля. – Всероссийская конференция РСДРП и ее резолюции. – Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. – Демонстрации 10 и 18 июля. – Конец съезда
В начале 1917 года в силу целого ряда предшествовавших обстоятельств различных категорий, разнообразного характера и разного значения, рассмотрение которых не входит в задачи настоящего труда, настроение всех слоев населения обеих столиц России было до крайности нервозно, взвинченно и беспокойно. Особенно тревожно был настроен Петербург, к которому чутко прислушивалась Москва и крупные провинциальные центры. В Петербурге, казалось, все ждали чего-то важного и необычайного. Шептались о состоявшемся будто бы покушении на императрицу, о готовящемся дворцовом перевороте, кричали о необходимости удаления правительства и принятии власти людьми более сильными и способными. Заметно было недоброжелательство к верховной власти, и не скрывалось враждебно-пренебрежительное отношение к правительству.
В создавшейся неспокойной обстановке осторожно агитировали немецкие шпионы, большевистские агенты и пораженцы разных партий и оттенков, сгущая все более всеобщую тревогу. Фабрики и переполненные призывниками столичные казармы стали очагами революционной агитации. Сознательно или бессознательно, но почти все работали «на поражение», чего так усердно добивался Ленин с его сторонниками, чего так сильно желали и немцы.
В этот трудный момент государственной жизни правительство не было на высоте своего положения. Совет министров в целом не имел значения ни у государя, ни в глазах общества. О его председателе серьезно не говорили. Министерство внутренних дел, на обязанности которого лежало, между прочим, все знать, все понимать и своевременно информировать кого следует в интересах пользы государственной, было несостоятельно в полном смысле. Министр был не совсем психически здоров. Товарища министра внутренних дел, заведовавшего полицией, не было совершенно. Директор Департамента полиции не соответствовал занимаемой должности. Местное охранное отделение находилось в руках человека, не обладавшего достаточным авторитетом, чтобы провести что-либо в жизнь в смысле общеполитическом. Градоначальник являлся новым для столицы человеком и не пользовался престижем у подчиненных.
Второе министерство, которому пришлось соприкоснуться с развернувшимися событиями, министерство военное, в лице своих специальных органов, заставляло желать многого. Военный министр был кабинетный генерал. Начальник округа – «старый солдат» и только. Действительный начальник гарнизона в дни революции оказался в отпуске. Во главе контрразведки, которая ввиду участия в событиях немецких агентов могла бы играть большую роль, стоял офицер, не пригодный ни к какому розыску. Высшие представители министерств не знали, а если знали, то не понимали действительного положения вещей. Непонимание общей обстановки, самоусыпление, что все идет благополучно, и грандиозная самонадеянность, что при малейшем осложнении все будет скоро и хорошо улажено, передавались и стоящим около государя органам, и должностным лицам, на обязанности которых лежала личная охрана представителя верховной власти. В результате государь не имел верного освещения современных общественных течений и происходящих в стране событий ни со стороны правительства, ни со стороны должностных лиц. По неофициальным сведениям, доходившим до государя через близких ему лиц, народ его любил, войска были преданны, интриговал только Петербург…
И когда в 20-х числах февраля государь высказал намерение выехать в Ставку, министр внутренних дел Протопопов вновь уверил государя, что в столице все в порядке, что его величество может в полном спокойствии ехать на фронт, заниматься военными делами.
23 февраля государь выехал в Ставку, и в тот же день в Петербурге начались недоразумения на почве подорожания и недостатка хлеба, перешедшие 24-го числа в уличные беспорядки, развернувшиеся с невероятной быстротой, вследствие слабости и растерянности правительства, в солдатско-рабочий бунт.
27 февраля столица объята восстанием. Высыпавшая из казарм солдатская масса, рабочие и чернь хозяйничают в городе. Горит Окружной суд, подожжены Департамент полиции, охранное отделение, тюрьма (Литовский замок), разгромлен арсенал, громят полицейские участки и жгут их бумаги, освобождают уголовных и вообще всяких арестованных, хватают офицеров и чинов полиции. Некоторых бьют, некоторых убивают [121]…
В 3 часа дня IV Государственная дума с председателем Родзянко возглавляет бунт; выбирает первое революционное правительство – Временный комитет. «Вмешательство Думы дало уличному движению центр, дало ему знамя и лозунг и тем превратило восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии» [122].
В тот же день несколько лиц, не имевших никакого отношения ни к солдатам, ни к рабочим, если не считать, что подстрекали их на беспорядки, в числе которых был и немецкий агент Нахамкес (Стеклов) [123] и присяжный поверенный Н. Соколов, самочинно образовали Совет рабочих и солдатских депутатов, назвали себя Временным Исполнительным комитетом и выпустили воззвание, в котором объявляли массам об образовании Совета и предлагали прислать в него выборных, по одному на роту и на каждую тысячу рабочих.
Благодаря таким двум образовавшимся в Таврическом дворце организациям с 27 февраля Государственная дума становится центром революции. К ней стекаются все восставшие воинские части и рабочие; идут все, перешедшие на сторону революции; туда приводят и привозят арестованных представителей старого режима; оттуда исходят все руководящие указания по революции. Всюду возбуждение, радость, красные банты, «Марсельеза»… Однако заметна и тревога среди интеллигенции. Вот как характеризует то время в своих воспоминаниях один из участников революции В. Станкевич: «Официально торжествовали, славословили революцию, кричали „ура“ борцам за свободу, украшали себя красными бантами и ходили под красными знаменами… Дамы устраивали для солдат питательные пункты. Все говорили: „мы“, „наша“ революция, „наша“ победа и „наша“ свобода. Но в душе, в разговорах наедине ужасались, содрогались, чувствовали себя плененными враждебной стихией, идущей каким-то неведомым путем. Буржуазные круги Думы, в сущности, создавшие атмосферу, вызвавшую взрыв, были совершенно неподготовлены к такому взрыву. Никогда не забудется фигура Родзянко, этого грузного барина и знатной персоны, когда, сохраняя величавое достоинство, но с застывшим на бледном лице выражением глубокого страдания и отчаяния, он проходил через толпы распоясанных солдат по коридорам Таврического дворца. Официально значилось – „солдаты пришли поддержать Думу в ее борьбе с правительством“, а фактически Дума оказалась
