Чистая правда.
Есть еще горькие истины — про стариков и одиноких, про неграмотных и бедняков, несть им числа.
В дверь квартиры, где я считал цветы на стене, так и не постучался ангел, зато старый друг, азартный игрок, нашел меня без труда. Раньше он не занимал у меня денег, но теперь пришел и мой черед. Он рассказал мне о семейных проблемах и попросил сумму, примерно равную моим скудным накоплениям. Лет через пять я случайно наткнулся на него и услышал, что не проходило и дня, чтобы он не думал, как вернуть мне долг с процентами.
Мне присылали письма, в основном с просьбой прочесть ту или иную книгу и написать пару слов, чтобы их можно было напечатать на суперобложке.
За десять лет не было напечатано ни одной книги, для которой я бы не писал аннотации.
Но потом один мой старый друг написал книгу настолько плохую, что даже я, выпучив глаза и прочитав ее от корки до корки, не смог найти фрагмента, который можно было бы посчитать хотя бы умеренно, очаровательно идиотским. Я отказался писать аннотацию. Возможно, это стало главной поворотной точкой моей жизни.
Оказалось, что в это время жизненный кризис переживал и другой писатель. Он написал аннотацию для книги, которую я отверг. И вот посреди ночи он звонит мне из другого города, и голос у него такой, словно он напился отбеливателя.
— Господи! — говорит он. — Ты даже на обложке этой книги не можешь оставить меня в покое.
И так далее. Примерно в это же время мой сын Марк обезумел. Я поехал в Ванкувер, увидел, в каком он состоянии, и уложил его в психушку. Я был готов к тому, что он никогда не выздоровеет.
Как я уже говорил, он не винил меня или свою мать. Его благородное желание ни в чем нас не винить было таким сильным, что он чуть не сбрендил снова, изучал химические и генетические причины психических заболеваний. Он считал, что разговорная терапия дает неплохую поэзию, но для лечения она не годится.
Однако теперь, уже как врач, как непредвзятый ученый, Марк записался на курс разговорной терапии, чтобы излить распирающие голову мысли насчет меня и Джейн, насчет своих сестер, двоюродных братьев и, надеюсь, про все остальное. Надеюсь, терапия поможет.
Ура!
Он расскажет про все свои обиды. Пора, давно пора.
Всему свое время.
Да, еще примерно в тот период я навестил Джорджа Роя Хилла, который снимал художественный фильм по мотивам моего романа «Бойня номер пять».
В Америке есть только два романиста, которые должны быть благодарны, что их книги были экранизированы. Один из них я. Кто еще? Разумеется, Маргарет Митчелл.
Я полагаю, что в интеллектуальных кругах Восточного побережья всегда найдется женщина, настолько умная и талантливая, что все вокруг будут до смерти бояться ее. Раньше это была Мэри Маккарти. Теперь должность досталась Сьюзен Зонтаг.
На каком-то собрании Сьюзен Зонтаг подошла ко мне. Я остолбенел. Она непременно задаст мне остроумный вопрос, а я брякну какую-то чушь в ответ.
— Вам понравился фильм, снятый по «Бойне номер пять»? — спросила она.
— Да, очень, — признался я.
— Мне тоже, — согласилась она.
Разговор вышел милый и непринужденный, и фильм «Бойня номер пять», наверное, замечательный!
Тогда голливудская киноиндустрия переживала кризис. Снимались всего две картины, обе по моим произведениям. Насчет первой вы уже знаете, второй была «С днем рождения, Ванда Джун».
Фильм с участием Рода Стайгера и Сюзанны Йорк оказался таким отвратным, что я попросил убрать из титров свое имя. Я слышал, что другие писатели так делали. Разве это не достойный поступок?
Оказалось, что это невозможно. Я и только я сделал то, что мне приписывали титры. Я написал эту вещь.
Это не единственная моя неудача. Я попытался поставить себе оценки за произведения. Как в школе. Разве что мои оценки не связаны с моим местом в истории литературы. Я сравниваю себя с собой же. Только так я мог поставить себе 5+ за «Колыбель для кошки», когда есть такой писатель, как Уильям Шекспир. Книги расположены в хронологическом порядке, чтобы вы, если захотите, могли построить на бумаге график моих взлетов и падений:
Механическое пианино 4 Сирены Титана 5 Мать-Тьма 5 Колыбель для кошки 5+ Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер 5 Бойня номер пять 5+ Добро пожаловать в обезьянник 4- С днем рождения, Ванда Джун 4 Завтрак для чемпионов 3 Вампитеры, Фома и Гранфаллоны 3 Балаган 4 Рецидивист 5 Вербное воскресенье 3
Самый замечательный мой вклад в мою культуру? Наверное, магистерская диссертация по антропологии, отвергнутая Чикагским университетом много лет назад. Ее не приняли к защите, потому что она была очень простой и выглядела слишком веселой. А игривые диссертации запрещены законом.
Диссертация бесследно сгинула, но ее реферат я держу в голове и сейчас изложу. Основная идея состоит в том, что сюжеты имеют форму, которую можно построить на листке бумаги в клетку, и что форма сюжетов того или иного общества или культуры интересна не менее, чем его глиняные горшки и наконечники стрел.
В своей диссертации я собрал популярные сюжеты из предельно разных сообществ, включая те, где читают «Колльер» и «Сатердей ивнинг пост». Все они представлены в виде графика. Любую историю можно превратить в график, если, так сказать, распять ее на двух перпендикулярных осях, как на иллюстрации:
G означает радость, I — горе, H обозначает начало истории, E соответственно конец.
Покойный Нельсон Рокфеллер, к примеру, в день своей свадьбы был бы в самом верху вертикальной шкалы. А бездомная старуха, что проснулась сегодня утром на чьем-то крыльце, оказалась бы где-то в середине, но не в самом низу, потому что день выдался теплый и ясный.
В нашем обществе излюбленный тип сюжета рассказывает о человеке, который ведет достойную жизнь, потом испытывает трудности, преодолевает их и становится счастливее, потому что проявил находчивость и силу характера. На графике этот сюжет выглядит так:
Другой сюжет, который никогда не надоест американцам, — про человека, который становится счастливее, найдя нечто, что ему или ей очень нравится. Потом человек теряет это дорогое его сердцу нечто и через некоторое время находит вновь, уже навсегда. Вот сюжет в виде графика:
