— Наконец-то дождался! — говорю я Чупико-ву. — Без настоящего дела надоело сидеть.
Он смотрит на меня и понимающе улыбается:
— Вылет назначен в десять ноль-ноль. Времени на сборы достаточно. С вами пойдет пассажирский самолет «Ли-2» с техниками. Можете взять с собой Зорьку.
— Очень хорошо, ребята будут довольны — всем «домом» полетим!
Получаю указания о воздушной обстановке на трассе. Пока техники готовят самолеты, собираю летчиков. Мы подробно рассматриваем карту, наносим маршрут, изучаем трассу перелета и район предстоящих действий.
Командир говорит напутственное слово, и мы идем к машинам, чтобы в последний раз проверить их
Ко мне подходит Хайт:
— Разрешите обратиться, товарищ командир? Я не лечу с вами… Вы будете над моими родными местами, над Ригой… — У него от волнения сорвался голос, он побледнел. — Бейте фашистов, товарищ командир! Вспомните меня, а я все время буду думать о вас.
Увожу Хаита под крыло самолета, успокаиваю его. Я слышал, что у него больное сердце.
— Тебе худо, Давид?
Он старается улыбнуться:
— Да, сердце пошаливает, надо клапаны заменить.
Вглядываюсь в умное, печальное лицо этого храброго паренька. Я знал, что до войны он жил в Риге с родителями. Его отец — краснодеревец. Мать занималась домашним хозяйством, растила сына. Когда немцы вторглись в Латвию, Хаиту было лет тринадцать. Он решил уйти в Советскую Армию и сказал об этом отцу. Тот одобрил его желание. Мать, рыдая, умоляла мальчика не уходить. Отец ее убедил. Давид, сговорившись с товарищем, вечером ушел из дому. У моста, занятого немцами, фашисты открыли по мальчикам огонь. Товарищ Давида был убит, а ему удалось убежать. Он добрался до маленького отряда рижан и с ними вышел в район расположения советских войск. Так Давид попал в нашу часть, стал «сыном полка». Здесь он вступил в комсомол. В полку Хайт чувствовал себя как в родной семье. Давид знал, что в Риге фашисты уничтожали еврейское население, и беспокоился о своих родных. Поэтому он так взволновался, когда узнал, что я лечу во главе группы летчиков на борьбу с фашистскими «охотниками», что буду участвовать в боях за освобождение его родного города…
Через час мы были готовы к полету.
Нас провожали летчики. Раздалась команда: «По самолетам!» Я пожал руки остающимся на аэродроме товарищам, обнял Давида и сел в кабину. Давид что-то взволнованно кричал мне. Мы взлетели и взяли курс на север…
Садимся на полевой аэродром на границе Латвийской и Эстонской ССР. Здесь район ожесточенных боев. Идет наступление наших войск на Ригу.
Самолетов на аэродроме немного — почти все ушли на боевое задание.
— Кстати прилетели, очень кстати! — говорили нам товарищи, находившиеся на аэродроме.
В это время приземлился «Ли-2», зарулил на стоянку, и до меня донесся дружный смех: вокруг «Ли-2» кубарем катался, приветствуя землю, наш взъерошенный, ошалевший от перелета медвежонок.
В штабе авиасоединения мне сказали:
— Вам предстоит серьезная задача. Фашисты бросили сюда матерых воздушных волков. Они нам крепко мешают. Ознакомьтесь с боевой обстановкой и завтра с утра начинайте действовать.
13. Бой с немецкими «охотниками»
В первый день мы тщательно, подробно знакомились с районом полетов, а на следующий начали искать противника. Мой первый вылет был неудачен. В паре с Титоренко пересекли линию фронта. Зашли «на солнце». Местами слой облаков тонок. Пробиваем его. Ищем фашистские самолеты. Ходим на разных высотах, курсах, залетаем в район вражеского аэродрома и, оставаясь незамеченными, подкарауливаем врага, чтобы сбить на взлете. Мы пробыли над территорией врага почти час и вернулись домой ни с чем. Было очень обидно, и у нас обоих от этого вылета остался неприятный осадок.
22 сентября вылетаю с молодым летчиком Шараповым — он прекрасно держался в паре.
Мы над территорией противника. Восемь вражеских самолетов направляются к линии фронта. Осматриваюсь кругом и захожу к ним в хвост. Немцы, не замечая нас, спокойно продолжают полет. Но нас заметили с земли вражеские зенитчики.
Поздно! Я вплотную пристраиваюсь к крайнему самолету, открываю огонь. Немец перевернулся через крыло и рухнул вниз, прямо в лес. Летчик выбросился с парашютом. Остальные бросились удирать.
Набираю высоту. Смотрю — нет моего ведомого. Сзади меня в воздухе разрывы зенитных снарядов. На душе тревожно: вероятно, Шарапов сбит вражескими зенитками. Я должен отомстить за товарища, не уйду без боя! В это время в воздухе появились шесть «фокке-вульфов». Они направлялись к линии фронта. Я один, без прикрытия. «Сбить ведущего!» — даю себе команду. Захожу сзади, со стороны вражеской территории. Ведущий замечает меня. Пытается набрать высоту, но я его настигаю, открываю огонь, и фашистский самолет падает вниз. Летчик прыгает с парашютом. Пятерка остальных «фоккеров» пустилась наутек. Они, видимо, предполагали, что я не один. Но вот появляются еще четыре «ФВ-190». Это, очевидно, вражеские «охотники», вызванные по радио.
Вступаю в бой со свежей четверкой. «Фокке-вульфы» пытаются выйти выше меня, но им это не удается. Один вражеский «охотник» особенно напористо старается набрать высоту, чтобы ударить сверху. Пока я был отвлечен тремя остальными самолетами, он отошел чуть в сторону и начал набирать высоту. Трассы прорезали воздух. Я заметил уловку немца, ринулся на него и заставил, правда недобитым, уйти на запад. Вражеская тройка заметалась. Немцы приняли оборонительный круг и начали оттягивать меня еще глубже на свою территорию.
Время, отведенное мне на «охоту», подходило к концу. Я резко и неожиданно для врага взмыл вверх. И немцы, словно от погони, стали уходить на запад. Направляюсь домой, с тревогой думая о ведомом. Он не вернулся.
В этот день все летчики доложили мне об успешном выполнении задания. Наша группа сбила несколько самолетов.
Я запомнил место боя с «фокке-вульфами», и через несколько дней, когда наши войска освободили район от немцев, мы нашли очевидцев воздушного боя. Старик-крестьянин рассказал:
— В этом лесу было много немцев. И когда появилось восемь самолетов, а к ним сзади подошли еще два, то сильно начали бить зенитки. Я не мог разобрать, какие самолеты наши, какие — немецкие. Вижу — снаряд попал в задний самолет. Летчик начал спускаться на парашюте. А фрицы хохочут, орут: «Рус, рус!», злорадствуют. Советский летчик приземлился и побежал в лес. Что было с ним дальше — не знаем. Смотрим, появляется еще парашютист. Сердце у меня даже заныло: думаю, еще одного советского летчика подбили. Женщины заплакали. А немцы довольны, галдят, пальцами на парашютиста показывают И вдруг видим — на землю опускается фриц. Как же мы обрадовались! А когда перед носом немцев появился третий парашютист, тоже немец, они завопили: «Капут, капут!»
