Накануне отъезда на киевские торжества Петр Аркадьевич в кругу своих близких не скрывал тягостных предчувствий. «Скоро уезжать, – говорил он супруге, – а как мне это тяжело на этот раз, никогда отъезд мне не был так неприятен. Здесь так тихо и хорошо»[639].
Одухотворенность личности Столыпина особенно ясно проявилась в последних эпизодах его жизни. Тяжелораненый Петр Аркадьевич из последних сил осеняет крестным знамением царя, на смертном одре укоряет лечащего врача в грехе сокрытия правды о неизбежной смерти, перед кончиной прощает своего убийцу и в таинстве покаяния и причастия готовится к вечности.
Пуля Д. Богрова попала в орден Святого Владимира, крест ордена спас Петра Аркадьевича от мгновенной смерти. «Врачи определили: раздробив крест, одна пуля попала не в сердце, а, изменив направление, пробила грудную клетку, плевру, грудобрюшную преграду и печень»[640].. Пуля, повредив внутренние органы, усилила страдания премьера, но в то же время дала ему отсрочку для подготовки к переходу в мир иной. В этом проявилась особая милость Божья: в мучительных страданиях, в молитве и покаянии, напутствуемая церковными таинствами отрешалась его душа от всего земного, готовясь предстать перед Богом для вечной жизни. Столыпин скончался «в 10 часов 12 минут 5 (18) сентября 1911 г., после страшных мучений, но без стонов, ни на что не жалуясь и никого не виня, как и подобает доброму христианину»[641].
«Убийство… П.А. Столыпина, – пишет историк В.Н. Иванов, – потрясло все слои многонациональной России и отозвалось всенародной скорбью. Такого сильного горя по умершему представителю высшей административной власти никогда прежде в России не бывало. Министров в лучшем случае уважали. Столыпина – любили»[642]. Когда по улицам Киева несли его гроб, многие из собравшейся толпы и из тех, кто шел за похоронной процессией, не могли сдержать слез. «Прости, страдалец», – слышались голоса среди провожавших премьера в последний путь.
«Ночь на 2 число прошла в городе крайне тревожно, – сообщали 3 сентября 1911 г. “Санкт-Петербургские ведомости”. – Известие о злодейском покушении на жизнь Председателя Совета Министров разнеслась по городу с быстротой молнии… В 3-м часу ночи… ещё много народа, потрясенного событием. Негодующие возгласы, горькие слова прорывали то и дело тишину… Рестораны, кафе были пусты, как никогда. Извозчики проезжали без седоков. Исчезли веселые изящные автомашины. Погасли все огни. Имя Столыпина было на устах всех прохожих. …Вышедшие с утра газеты брали с бою. Стоят на улицах группами и читают. Женщины плачут и крестятся. Передать негодование, царящее в городе решительно повсюду, во всех слоях, нет возможности»[643].
Постоянно помнили и молились об усопшем Столыпине и в его родной Преображенской церкви, что располагалась в Кейданах, рядом с имением Столыпиных в Колноберже. В 1913 г. стены храма были расписаны на молитвенную память о П.А. Столыпине[644].
Через семь лет смиренно, по-христиански претерпев унизительный плен, царь и его семья также приняли мученическую смерть. Трагическая гибель государя и его семьи была настоящим потрясением для многих христиан и в России, и за рубежом. Тот, кто недавно относился к царю и его царствованию с равнодушием, по-новому взглянули на его крестный путь. Даже в советские времена в простом народе продолжала жить добрая память о последнем русском царе, теперь же вновь открывается России его святой образ. Решением Архиерейского Юбилейного собора Русской Православной Церкви в 2000 г. государь император Николай Александрович и его семья были причислены к лику святых как новомученики, а на месте убиения царской семьи построен храм в честь святых царственных страстотерпцев.
Глава 10 Кризис «исключительного доверия»
По словам самого Николая II, его «исключительное доверие» к Столыпину продолжалось целых пять лет – до апреля 1911 г. Мы можем только предполагать, что пришлось выдержать царю, чтобы так долго сохранять доверительные отношения с премьером. Как говорилось, крайне правые противники кабинета Столыпина уже с 1906 г. всячески пытались вызвать у государя антипатию к либеральному министру, охотно тиражировали появлявшиеся то и дело слухи и намеки о размолвке с государем. Не отставала от реакционных кругов и демократическая пресса, неоднократно предрекавшая отставку председателя правительства, однако благосклонность царя к Столыпину оставалась неизменной.
К несчастью России, столичное общество было отравлено духом мещанства, интеллектуальная и культурная элита страны переживала нравственный и религиозный декаданс. Даже самый слабый намек на конфликт между царем и Столыпиным давал повод к новым сплетням и пересудам, философским умничаньям и политическому фантазерству. Так было, например, в 1909 г., когда разразился министерский кризис, вызванный разногласиями в вопросе о штате морского Генерального штаба.
Согласно закону Дума могла утверждать только расходы на содержание штата сотрудников морского Генерального штаба, но не их количество. Однако сама Дума полагала, что имеет право решать и этот вопрос. Чтобы не допустить пробуксовки финансирования военной программы, Столыпин был готов уступить народным законодателям. С большим трудом и только со второго раза законопроект о морских штатах получил одобрение Государственного совета. Однако царь, сочтя это нарушением его коронных прав, закон не подписал. Русская и иностранная печать немедленно поспешили сообщить российской и мировой общественности о неизбежном падении премьера[645].
Эти тревожные дни совпали со Страстной неделей, когда настоящие христиане пребывают в строгом воздержании чувств (в том числе и языка) и усердно молятся Богу (в том числе и за власть). Но вместо бесстрастного для мира и страстного по распятому Христу ожидания Пасхи «православная» интеллигенция перемывала кости русскому самодержавию и русскому правительству. «Эти миазмы Петрограда… – со скорбью говорил государь. – Их чувствуешь здесь на расстоянии 22 верст, и этот скверный дух идет не из народных кварталов, а из салонов. Какой срам! Какое ничтожество! Можно ли быть настолько лишенным совести, патриотизма и веры?!»[646]
Между тем Столыпин по приказу царя не только остался на своем посту, но и получил от него на свое имя рескрипт, в котором ему поручалось совместно с военным и морским министерством выработать новые правила, более четко разграничивающие права короны и законодательных палат в военных делах. К августу 1909 года поручение было выполнено: Совет министров подготовил правила, согласно которым была не только расширена компетенция верховной власти, но и вновь вводился отсутствовавший в основных законах 1906 г. термин «законодательство» по отношению к правовым актам, исходящим от государя. Тем самым приписываемое премьеру желание умалить верховные права монарха оказались абсолютно беспочвенным.
