Сестра Орса очень быстро взяла в руки хозяйство и стала настоящей домоправительницей и воспитательницей троих детей, для чего выписала из Пьеве послушных служанок, няньку и даже повариху. Вскоре появился и садовник, а у Орсы был даже свой огород — предмет ее особой гордости. Постепенно жизнь в новом доме, где у каждого было свое занятие, наладилась.
Тициан особенно был рад просторной мастерской, где с помощью Франческо и Денте удалось наладить работу многочисленных подмастерьев по части живописи и графики. В отличие от Микеланджело, работавшего в одиночку, Тициан поставил дело на широкую ногу, хотя, как отмечалось, не был прирожденным педагогом, умело и щедро передающим опыт и знания ученикам. Но и без помощников не мог обойтись, поскольку в заказах недостатка никогда не было. Как пишет Вазари, «хотя многие состояли в обучении у Тициана, число тех, кого по праву можно бы назвать его учениками, невелико, так как сам он преподавал немного, но каждый в большей или меньшей мере научился лишь тому, что сумел почерпнуть из произведений, созданных Тицианом». К этому небольшому кругу учеников, кроме уже упомянутых Веронезе и Тинторетто, следует отнести Бассано, Пальму Младшего и «левантино» — так в Венеции называли пришлых с Востока — уроженца Крита Теотокопулоса по прозвищу Эль Греко. Мастерская Тициана вскоре стала разноязычной. В ней появились подмастерья из Германии и Голландии, откуда был родом Ламберт Сустрис, ставший со временем надежнейшим помощником вместе с Джироламо Денте. На них можно было полностью полагаться.
В начале наступившего 1532 года в Венеции объявился Ариосто в связи с подготовкой третьего издания своего «Неистового Роланда». Тициан принял дорогого гостя в доме на Бири, где поэт смог увидеть свою крестницу малышку Лавинию. На прощание Тициан сделал рисунок поэта в профиль, послуживший для фронтисписного изображения Ариосто в последнем прижизненном издании поэмы. Одно время этот рисунок принадлежал сыну поэта Вирджинио, затем внуку Орацио, пока не оказался окончательно утерянным. Это была последняя встреча Тициана с Ариосто.
Как-то на Бири на дружеской вечеринке собрались Аретино, Сансовино и вернувшийся на днях из Урбино их общий друг архитектор Серлио. Разговор зашел о нравах урбинского двора и его герцоге Франческо Мария делла Ровере, который, по словам Серлио, давно подбирает ключи к Тициану. Перед герцогом был ярчайший пример дяди, бывшего правителя Урбино Федерико Монтефельтро, которого обессмертил своим искусством Пьеро делла Франческа. Видимо, Серлио завел тот разговор не случайно, а с целью разузнать, каковы планы у художника и согласится ли он поработать для урбинского двора. И действительно, неделю спустя в мастерской объявился урбинский посол Джакомо Леонарди, сообщивший о предстоящем визите в Венецию светлейшей четы делла Ровере, которая желала бы лично познакомиться с мастером, чему польщенный Тициан был рад и ответил согласием.
Теперь новый дом позволял ему достойно принимать даже титулованных особ. На первом этаже, где разместились мастерская с рабочими помещениями, была оборудована просторная гостиная. Ее стены украшали, помимо работ самого мастера, полученные им в дар картины Катены, Лотто, Пальмы, Дель Пьомбо, Бордоне и других художников. Под настойчивым давлением Аретино пришлось украсить дом новой мебелью, светильниками и канделябрами из муранского стекла. Позднее, когда подросла Лавиния, в гостиной был установлен орган, инструмент по тем временам очень дорогой и редко встречающийся в частных домах. Известно, что Тициан расплатился с органным мастером Алессандро за инструмент и установку написанием его портрета, следы которого утеряны.
В конце сентября его навестил мантуанский посол Аньелло, который вручил кожаный мешочек с дукатами от герцога за полученные картины, в том числе за блистательную «Лукрецию» (Англия, королевский дворец Хэмптон-Корт), затмившую своей откровенной чувственностью даже обнаженную Ариадну из «Вакханалии». Как поведал посол, герцог Гонзага от картины пришел в неописуемый восторг и распорядился повесить ее в спальне. Помимо кожаного мешочка посол вручил долгожданные бумаги, касающиеся прихода в Медоле. Все они заверены нотариусом, скреплены печатью и выписаны на имя Помпонио Вечеллио. Отныне за будущее своего оболтуса не придется беспокоиться. Жаль только, что эту радость не может разделить с ним Чечилия.
Видя, что сестра Орса умело заправляет всеми делами по дому, что дети ухожены и здоровы, а Франческо следит за порядком в мастерской, Тициан постепенно стал обретать душевное равновесие. Все это нашло отражение в теплых тонах и нежных переходах на картине, называемой «Аллегория брака» (Париж, Лувр), над которой последнее время он исподволь работал. Как знать, может быть, он хотел загладить свою вину перед памятью Чечилии за откровенную эротику, выраженную в образе обнаженной римлянки Лукреции.
По поводу этой картины высказывались разные мнения относительно изображенных на ней лиц. Считалось, что это портрет маркиза д'Авалоса, прощающегося с женой Марией Арагонской перед походом против турок. В литературе сама эта работа ошибочно называется «Аллегория д'Авалоса». Но при чем тут маркиз д'Авалос? Достаточно сравнить эту картину с двумя более поздними тициановскими портретами маркиза, особенно с «Обращением Альфонсо д'Авалоса к войску», на которой изображен генерал в полный рост перед лесом поднятых пик и алебард, чтобы удостовериться в отсутствии какого-либо сходства между этими изображениями.
Нам остается лишь предполагать, что хотел выразить автор, вновь обратившийся после некоторой паузы к мифологии. По всей вероятности, смена местожительства, налаженная жизнь, ухоженные дети и обретенная им отрада в привычном труде породили в нем желание выразить в аллегорической форме верность браку с Чечилией. Вот почему, как и в предыдущих poesie для феррарского герцога, Тициан обращается к образам Венеры, Марса и других мифологических героев.
Мы видим Венеру в земном одеянии и рядом с ней ее супруга Марса в военных доспехах. Три других персонажа на картине, по всей видимости, представляют Любовь, Веру и Надежду. Купидон, по определению олицетворяющий Любовь, держит на плече пучок стрел. Каждая из них в отдельности порождает любовное влечение, а в связке с другими стрелами означает единство супружеской пары. За Любовью-Купидоном стоит девушка с проникновенным взглядом, приложив руку к сердцу. Это — Вера, увенчанная миртовым венком. Мирт, как известно, является символом верности в браке, о чем говорит и его научное наименование — myrtus coniugalis (мирт супружеский). Третий персонаж — это поднявшая в порыве восторга над головой корзину с розами девушка, символизирующая Надежду.
