Кого послать?
Учитывая, что я уже бывал в Питере, знаком с работниками Крестьянского совета и просветительного отдела военного министерства, единогласно постановили командировать меня.
Десятого октября, напутствуемый всяческими пожеланиями, заручившись местом в штабном вагоне, я выехал в Питер.
Глава XIV
Октябрьская революция
За Киевом, на одной из остановок неожиданно столкнулся с эшелоном 3-й дивизии. По распоряжению штаба главнокомандующего вся дивизия перебрасывается на Западный фронт в район Невеля.
Причины переброски дивизии солдатам неизвестны: имеется ряд предположений: первое, что дивизия должна подкрепить ослабевшие части Западного фронта; по другой версии — должна составлять резерв в тылу этого фронта на случай возможного наступления немцев на Петроград, и, наконец, последняя версия, чтобы с ее помощью удерживать питерский гарнизон от выступлений против Временного правительства. Каждая из версий имеет свое обоснование, но верного назначения дивизии никто не знает.
Приехав в Петроград, остановился в помещении Крестьянского совета, в комнате заведующего солдатской секцией Гвоздева. Настроение обитателей дома на Фонтанке шесть растерянное. Все выбиты из колеи. В ряде комнат происходят вялые заседания различных комиссий.
Со дня на день ожидается выступление большевиков; по словам Гвоздева, имеются агентурные сведения, что скрывавшиеся Ленин и Зиновьев прибыли в Петроград, находятся где-то в рабочих кварталах, подготовляя вооруженное восстание, намеченное будто бы на 20 октября.
По распоряжению президиума Крестьянского совета, весь наличный состав его членов вооружен револьверами; в самом здании совета установлено несколько пулеметов.
Наступило 20 октября. Холодный, студеный день. Заметно повышенное нервное настроение офицеров, солдат, рабочих обывателей.
Однако никакого выступления не произошло.
— Очевидно, — говорил Гвоздев, — большевики не настолько сильны, чтобы выступить против Временного правительства с одним питерским гарнизоном. Фронт вряд ли поддержит выступление большевиков, особенно после только что закончившегося демократического совещания.
— А как настроены питерские рабочие? — спросил я Гвоздева.
— В Питере все за большевиками идут, но ведь Питер не вся страна.
Закончив свое дело по подбору литературы, переговорив в военном министерстве об утверждении фронтового крестьянского совета, я решил вернуться на фронт, заехав в деревню.
27 октября, после двухдневного пребывания в деревне, отправился на станцию Епифань, чтобы двинуться в Яссы.
На станции узнал ошеломляющие новости: Временное правительство свергнуто, образован Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным.
По всем телеграфным проводам передаются вести о совершившейся новой революции. Одновременно передавались воззвания остатков Временного правительства, руководителей Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и Крестьянского совета и вместе с тем новые декреты нового большевистского правительства.
В Туле на вокзале на видных местах развешаны телеграммы. Совет Народных Комиссаров принял декрет о земле: вся земля немедленно передается народу; декрет о новом правительстве, декрет об отношении нового правительства к войне.
Вписывается новая страница в историю.
Удержатся ли большевики? Хватит ли сил? Против них сейчас же поднимется злобный вой имущих и привилегированных. Удастся ли заключить мир, не вызвав новой войны с союзниками?
Каково мое отношение к перевороту? Сочувствую ли я большевикам? Их лозунги — лозунги трудящихся. Их требования — требования солдат.
Временное правительство, заключившее союз с буржуазией, не есть правительство революционных масс.
На фронт, в комитет! Фронт безусловно пойдет за большевиками!
Поезд доехал лишь до Курска. Дальше поезда не идут.
— Вот уже несколько дней, — говорят курские железнодорожники, — Киев не принимает поездов. В городе идут упорные бои и когда кончатся — сказать никто не может.
В течение двух суток вертелся на вокзале, пока, наконец, не пристроился к санитарному поезду, вызванному в Киев. Доехал до Конотопа, где поезд был вновь задержан.
Первый поезд пошел вне расписания, часто и подолгу стоял на станциях. В Нежине видел разгром большого винного склада. Винный склад, расположенный в полукилометре от железнодорожного вокзала, накануне был атакован населением при активной поддержке местного гарнизона. Охрана склада не выдержала, атакующие ворвались в склад и начали растаскивать водку. В течение суток уже происходило растаскивание водки и пьянство. Почти весь Нежин пьян.
С прибытием нашего поезда бабы стали таскать по вагонам корзины с бутылками водки, предлагая их по номинальной цене. Вскоре весь поезд был обильно снабжен водкой и в каждом купэ началось питье.
— Первые ласточки новой революции, — говорили злобствующие пассажиры. — Сразу видно, что большевики власть взяли, немедленно же к царскому методу прибегли — народ спаивать.
— Да разве большевики спаивают? Громилы захватили склады, а обыватель торгует.
— Временное правительство не допускало подобных вещей.
— Да есть ли здесь большевики?
— А кто же как не они, грабежом винного склада занялись? — шипели в вагоне.
После пятичасового стояния в Нежине направились дальше. Перед станцией Дарница поезд был остановлен большим воинским караулом, занимавшим эту станцию. В наш вагон одновременно с двух сторон вошли вооруженные красногвардейцы.
— Предъявите документы! — был громкий окрик.
Пассажиры потянулись за своими документами.
— У кого есть оружие, немедленно предъявить!
У меня оружия с собой не было. Подошедший ко мне красногвардеец, увидя перед собой офицера, обратился с вопросом:
— Где револьвер?
Я лаконически ответил:
— На фронте.
— Как офицер может быть без револьвера?
— Револьвер мне нужен на фронте, а не в тылу.
— Врете, покажите чемодан!
Грубость красногвардейца меня возмутила.
— Я представитель демократической революционной организации, и ко мне обращаться с грозными выкриками вы не смеете.
— Ну, это мы посмотрим, что вы за демократическая организация!
Красногвардеец решительно рванул чемодан, который не был заперт, из него посыпались вещи. Убедившись, что револьвера в чемодане нет, красногвардеец, толкнув ногой чемодан под лавку, направился в соседнее купэ.
— Ну, уж это безобразие! — возмущался я. — К представителю революционной фронтовой организации — и полное отсутствие доверия!
