Тема одиночества среди людей — важнейшая тема и Юрьева и Мейерхольда. Очень скоро она их сблизит, объединит и — разведет.
Таким образом, в спектакле "Старый Гейдельберг" ощущались философские предпосылки юрьевского романтизма. Но такие роли встречались редко. В подавляющем большинстве актерские работы Юрьева были вполне традиционны и мало что прибавляли к его амплуа героя-любовника.
К 1910 году — ко времени первого выступления Юрьева в спектакле Мейерхольда — актер был уже признанным мастером своего амплуа. Он выступал во многих пьесах романтического репертуара, а в 1909 году сыграл роль Фердинанда в драме Шиллера "Коварство и любовь", которая стала одной из его коронных ролей. "На первых порах мой тон большинству труппы казался странным и непривычным, — писал он. — Но, невзирая ни на что, я крепко держался своего, всемерно стремясь оторвать свое исполнение от обыденной сферы" [8].
Осенью 1908 года В. Э. Мейерхольд начал службу в Александрийском театре. Юрьев проявлял острый интерес к его деятельности. Он присутствовал на репетициях спектакля "У царских врат" К. Гамсуна, которым дебютировал Мейерхольд как режиссер и исполнитель главной роли Ивара Карено. 30 сентября 1908 года состоялась премьера. Юрьев был в восторге от нового режиссера и необычных методов его работы. 24 марта 1909 года актер выступил в Театральном клубе с лекцией "Современный театр", которая явилась, по мнению присутствовавших, своеобразным "гимном Мейерхольду" [9].
Интерес Юрьева к Мейерхольду нетрудно объяснить. Юрьев чувствовал себя в Александрийском театре одиноким. Ведь у него не было сторонников в борьбе за романтический репертуар, против жанризма, эстетики "замочной скважины", как скажет Мейерхольд. В новом режиссере, с его критикой натурализма раннего МХТ, с его ставкой на романтику, классическую драму, сильную индивидуальность, Юрьев увидел союзника.
Что же касалось Мейерхольда, то в июле 1910 года он вместе с режиссером Ю. Э. Озаровским подал докладную записку директору императорских театров, где изложил свою программу ведения дела в Александрийском театре [10]. Среди многих пьес, предложенных Мейерхольдом к постановке, значились "Царь Эдип" Софокла, «Гамлет» Шекспира, "Дон Жуан" Мольера, "Дон Карлос" Шиллера, «Маскарад» Лермонтова, «Лес» Островского. Более того, Мейерхольд дал примерное распределение ролей в некоторых из приведенных им пьес. Юрьев значился как возможный исполнитель ролей Гамлета, маркиза Позы, Арбенина и даже Тузенбаха в "Трех сестрах". Это говорит о том, что Мейерхольд видел широкий диапазон его актерских возможностей. Ведущих актеров Александрийского театра Мейерхольд распределил по амплуа, сделав оговорку, что понятие «амплуа» для него условно. В этом списке Юрьев числился по четырем разным амплуа: трагический герой (он один), комедийный любовник (вместе с Аполлонскнм), драматический любовник (вместе с Ходотовым) и фат (вместе с Далматовым). Из всех александрийцев только Ходотов в списке Мейерхольда занимал тоже четыре разных амплуа, остальным актерам отводилось более узкое применение в репертуаре.
Ставка режиссера на Юрьева и Ходотова очевидна. Эти актеры и пошли на решительное сближение с Мейерхольдом. Противник рутинерства и застоя, человек увлекающийся и экспансивный, Ходотов сразу почувствовал в Мейерхольде личность, способную «разбудить» Александрийский театр. Тяга Юрьева к Мейерхольду также покоилась на принципиальной основе: в театральной эстетике обоих художников были точки соприкосновения. Именно эти два актера являлись, по словам В. А. Теляковского, верными сторонниками режиссера. Они "стараются в труппе его защитить, но это весьма трудно ввиду общего к нему нерасположения" [11].
С 1910 по 1917 год Юрьев участвовал в двенадцати из девятнадцати постановок В. Э. Мейерхольда в Александрийском театре.
Вот перечень этих спектаклей:
1910, 9 марта. "Шут Тантрис" Э. Хардта, художник А. К. Шервашидзе. Юрьев — Король Марк.
1910, 9 ноября. "Дон Жуан" Мольера, художник А. Я. Головин. Юрьев — Дон Жуан.
1911, 23 марта. "Красный кабачок" Ю. Д. Беляева, художник А. Я. Головин. Юрьев — Смоляков.
1911, 7 ноября. "Живой труп" Л. Н. Толстого. Сорежиссер — А. Л. Загаров, художник К. А. Коровин. Юрьев — Каренин.
1914, 30 января. "На полпути" А. Пинеро, художник А. Я. Головин. Юрьев — Леонард Феррис.
1915, 10 января. "Два брата" М. Ю. Лермонтова, художник А. Я. Головин. Юрьев — Юрий.
1915, 18 февраля. "Зеленое кольцо" 3. Н. Гиппиус, художник А. Я. Головин. Юрьев — дядя Мика.
1916, 9 января. «Гроза» А. Н. Островского, художник А. Я. Головин. Юрьев — Борис.
1916, 21 октября. «Романтики» Д. С. Мережковского. Сорежиссер Ю. Л. Ракитин, художник А. Я. Головин. Юрьев — Михаил Кубанин.
1917, 25 января. "Свадьба Кречинского" А. В. Сухово-Кобылина. Сорежиссер А. Н. Лаврентьев, художник Б. А. Альмединген. Юрьев — Кречинский.
1917, 25 февраля. «Маскарад» М. Ю. Лермонтова, художник А. Я. Головин. Юрьев — Арбенин.
1917, 12 декабря. "Дочь моря" ("Женщина с моря") Ибсена. Сорежиссер И. А. Стравинская, художник А. Я. Головин. Юрьев — Вангель.
Из двенадцати пьес восемь принадлежали перу русских авторов, четыре зарубежных. Художником девяти из двенадцати спектаклей был А. Я. Головин. Конечно, некоторые роли Юрьева в этих спектаклях относились лишь к своему времени и вскоре исчезли из репертуара актера и памяти современников. Но три работы безусловно составили вехи в его творческой биографии и в истории театра. Это Дон Жуан, Кречинский и Арбенин.
Первый мейерхольдовский спектакль, в котором участвовал Юрьев, — "Шут Тантрис". Средневековую легенду о любви жены короля Марка, красавицы Изольды, и племянника короля, рыцаря Тристана, Хардт излагал в стилизованном неоромантическом духе с фантастическими эпизодами и жуткими сценами. Пьеса и спектакль соединяли в себе величавую торжественность и пряную эротичность стиля модерн [12].
Пьеса не претендовала на жизненность и правдоподобие. Это пародийно подчеркнул Аркадий Аверченко. Он писал, что "действующие лица все глупеют, дичают и поступки их постепенно лишаются простой здравой человеческой логики и смысла. {…} Когда свирепый недалекий Марк убеждается в измене жены, то вместо того, чтобы поехать к адвокату по бракоразводным делам, разводит костер и, обнажив перед подданными жену, собирается зажарить ее, как каплуна" [13]. В сатириконском духе Аверченко отразил настроения оппонентов Мейерхольда, подходивших к спектаклю с позиции "здравого смысла". "Конечно, наши рутинеры не сочувствовали этой постановке, и никого из премьеров в театре не было, — записал в дневнике В. А. Теляковский. — Оно и понятно. Одно слово «новое» заставляет их трепетать и негодовать"
