Магазин париков расположен в центральном вестибюле больницы. Удобно для онкологических пациентов, которые могут зайти сюда сразу же после того, как их снимут с капельницы. Сзади сидят моя мама, сестра и Аннабель. Все мы молчим и чувствуем себя неуютно до тех пор, пока Аннабель не снимает напряжение, примеряя один из париков. Это смешно. Мы хохочем.
Я вижу продавщицу, достающую парик из коробки. Будь позитивной, Софи. Но что-то не получается. “Я каждый день теряю их тоннами”, – говорю я женщине, укладывающей мои волосы.
Она смотрит на меня в зеркало. Я принесла с собой фотографии, где моя прическа мне нравится. Это те, которые Мартейн сделал три недели назад, когда волос у меня еще было полно. Я все меньше и меньше похожу на девушку с фотографий, потому что мои волосяные фолликулы не могут противостоять химии. Снимки лежат на столе рядом с брошюрой о париках и моделью из желто-белых волос, которую только что достали из коробки. Может быть, что-то вроде этого? Даже не близко. Все эти прически превращают меня в трансвестита, и, когда продавщица знакомит меня с копной длинных темных волос, я могу думать только о гитаристе из Guns'n’Roses. Для MTV это, может, и сойдет, но только не для моей головы. Что за долбаная катастрофа.
Я смотрю на сестру – ее темные волосы собраны в пучок. Она красивая. Как и я, Сис предпочитает убирать волосы вверх и назад, устроив на голове легкий беспорядок. Я смотрю на тонкие черные волосы Аннабель, снова на замечательную прическу сестры, потом на короткую мамину стрижку и опять на редкие жалкие клочки волос на моей голове. Последние три недели пронеслись мимо меня со свистом, но я все еще не могу до конца понять, как здесь оказалась.
Я хочу сбежать, спрятаться в безопасных стенах моего дома. Не только от болезни, но еще и от реакции окружающих, напоминающей мне обо всем том, что я хочу забыть. Соседи с жалостью в глазах. Человек в продуктовом магазине, тайком кладущий лишнюю банку с витаминами в мою корзинку. Друзья, крепко меня обнимающие. Семья, плачущая вместе со мной. Я смотрю в зеркало блестящими от слез глазами и позволяю той даме возиться с моими волосами. От моих полных губ остается одно воспоминание. Чем больше она тянет меня за волосы, тем у́же становятся мои губы и тем сильнее я ощущаю потерю. Я похожа на кусок дерьма.
В конце примерки мне все так же ничего не нравится, и я выбираю вычурную прическу, не имеющую со мной ничего общего. Парик уродливый, а голова под ним ужасно чешется.
Женщина пытается меня приободрить: “Это займет некоторое время – почувствовать себя собой. В первый день парик всегда кажется чужеродным, но попримеряй его, поиграй с ним, и через пару недель он станет абсолютно твоим, – она говорит, что проработала в этом бизнесе уже двадцать лет, и утверждает, что является одной из немногих, кто покупает модные, молодежные парики в Японии: – Оттуда идет все веселье, свежие образы. Идеально для такой девушки, как ты”.
Модные? Молодежные? Да это же практически хала! Пышная и устаревшая. Да я в нем похожа на какую-нибудь желчную Стеллу, пьющую разбавленное белое вино и играющую по выходным в гольф. Это не я. Это чванливый сноб. В попытке найти что-то, что подходит мне больше, я в итоге заканчиваю на том, что совсем мне не идет. Как это могло произойти?
Я поворачиваюсь к маме и вижу, что она тоже вот-вот заплачет. В лифте я смотрюсь в зеркало, но по-прежнему вижу только незнакомку.
«Ты ужасно похожа на вермееровскую девушку – ту, что с жемчужной сережкой”. Это уж получше того, что приходит мне на ум всякий раз, как я вижу свое отражение в зеркале. После долгих экспериментов с лентами для волос Аннабель и лаком из причудливой белой бутылки, который продавался вместе с париком, я спускаюсь в кухню около полудня. Мама и ее подруга Мод пьют кофе. Я улыбаюсь, целую Мод в щеку и ставлю чайник.
“Клянусь, просто вылитая”, – слышу я продолжение разговора. Мама улыбается подруге. Я яростно чешу затылок, безнадежно пытаясь побороть вечный зуд. Мне нужно избавиться от последних волос, с ними моя голова выглядит даже хуже.
Я вновь возвращаюсь наверх, к зеркалу. Передо мной на комоде лежит большой календарь, этакий профессиональный ежедневник. Он посвящен следующим пятидесяти четырем неделям химии и облучения. Моя жизнь в пятидесяти четырех неделях. Первая триумфально перечеркнута.
На девятую неделю запланирована первая контрольная оценка. Мне сделают сканирование, чтобы проверить, пошла ли мучительная тошнота мне на пользу. Я боюсь до смерти. Я не позволяю себе думать о том, что предстоящее сканирование может обернуться чем-то хорошим. Станет только тяжелее, если получится наоборот. Я пытаюсь размышлять над худшим сценарием: опухоли разрослись, рак неизлечим, я в конце пути. Я беру нашу кошку, Саарти, и прижимаю ее к себе, раздумывая над тем, кто из нас кого переживет. За последние недели я впервые в жизни осознала, что смертна. Осознала, что я человек, являющийся частью общего гигантского цикла, естественного процесса жизни и смерти. Как будто я больше не отдельная личность, а деталька вселенского бытия. Странным образом осознание этого успокаивает, но лишь на время.
Сегодня я, накрасив ресницы, впервые достаю парик. По крайней мере, у меня все еще есть ресницы. Когда же и их не станет? Я шаркаю по дому в маминых тапочках и пушистом белом халате, подаренном лучшим бойфрендом в мире. В эти дни я только и делаю, что получаю, получаю и снова получаю. Будь то цветы, подарки или тонны любви. И мне это нужно – я впитываю все как губка. Но мне нечего дать взамен.
К сожалению, бойфренд с халатом не мой, а сестры. Но я по крайней мере хоть что-то имею с этих отношений. Должна признаться, что я сейчас не прочь обзавестись собственным парнем. Мои ночи стали бы чуть менее одинокими. Но у меня хотя бы снова есть сестра. Мне нравится, когда она рассказывает о своей повседневной жизни, но слушать ее рассуждения о будущем – больно. Конечно же, я желаю ей счастья, но это так несправедливо. Я не могу вести разговоры о будущем. Перед глазами сплошной туман.
Я чувствую тяжесть и онемение, хотя мое тело, кажется, исчезает на глазах. Весы показывают, что я потеряла еще один килограмм. Как и во все предыдущие дни на этой неделе. Я открыла новую диету: страх, стресс и опухоль. Все, что вам нужно, – это рак. Ночной пот появился несколько месяцев назад как еще один из необъяснимых тогда симптомов, но он никогда не был таким интенсивным, как сейчас. Я просыпалась по нескольку раз за ночь от того, что плаваю в собственном поту. Впалый живот, вздымающаяся грудь. Все просто сочится потом или слезами. “Раковая лихорадка” – так они это называют. В моем случае она начинается каждый вечер в девять часов. Сегодня в четыре утра я стянула с себя очередную футболку, залитую раковым потом. Рядом с кроватью еще четыре – две грязные и две чистые. Мама развернула свежую футболку и помогла мне ее надеть. Мое тело живет собственной жизнью, реагируя на что-то, чего я не вижу, что с некоторых пор контролирует во мне все. В такие дни, как сегодня, дыхание болезни чувствуется как никогда близко.
