ей, что думал было стать великим писателем, но не нашел в себе достаточного таланта. Но тем не менее его имя будет на устах у всех.
Ой непременно станет великим человеком.
«Как Наполеон?» — спросила она своего любовника. «Нет, — ответил ей он. — Больше, чем Наполеон» [8].
Выстрел Гаврилы Принципа в Сараево сыграл роль пресловутого камешка, вызвавшего сход огромной лавины. 19-летний мальчишка выпалил в австрийского эрцгерцога 28 июня 1914 года, а ровно через месяц, 28 июля, Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 1 августа Германия объявила войну России, заступившейся за Сербию, 3 августа Франция заявила, что выполнит свои союзнические обязательства по отношению к России, и объявила войну Германии, 4 августа ее примеру последовала Великобритания — и страны Европы посыпались одна за одной, как костяшки домино.
В войну оказалась втянута даже Турция.
И одна только Италия вдруг заявила, что остается нейтральной.
Заявление было сделано 3 августа 1914 года и в принципе было нарушением договора Тройственного союза! [9]. В тексте договора имелась оговорка, гласящая, что «если одной из держав, напавших на партнеров Италии по договору, будет Великобритания, то Италия военную помощь союзникам не окажет», но итальянцы отказались от своих обязательств даже раньше того, как Англия вступила в войну.
Ссылались они на то, что соглашение имело оборонительный характер, а война началась с того, что ее союзники сами объявили войну своим противникам, не дожидаясь нападения, но истинные причины такого миролюбия, конечно, были поглубже.
Италия не была готова к большой войне.
Войны не хотели ни король, ни либеральная партия, составлявшая большинство в парламенте, ни Церковь, в Италии традиционно влиятельная, ни крупные промышленные корпорации севера страны, зависевшие от английского импорта стали и угля, — короче говоря, решение не воевать на стороне «центральных держав» было почти автоматическим.
И может быть, Италия так и осталась бы нейтральной, если бы не Сидней Соннино. Он был видным дипломатом и государственным деятелем, дважды возглавлял кабинет министров! [10] и вошел в историю как первый еврей, когда бы то ни было занимавший эту должность. А в придачу ко всему вышеперечисленному он был горячим патриотом-государственником. Влияние его было велико, в среде дипломатов и правительственных чиновников чувствовалось еще летом 1914-го, а в ноябре Соннино занял пост министра иностранных дел в правительстве Антонио Са-ландры.
Он к этому времени уже убедил премьера, что если вступление Италии в войну на стороне «центральных держав» действительно совершенно немыслимо, то ситуация будет выглядеть совершенно по-другому, если она вступит в войну на стороне Антанты. Английский флот в этом случае будет не угрозой побережью, а защитой от всех и всяческих нападений, союзная Франция поможет военными материалами, а в результате неизбежной победы союзников Италия получит все, чего она тщетно добивалась со времен Кавура, все ее «неискупленные территории» — ив Тренте, и в Триесте, и так далее. Может быть, даже удастся прихватить и еще что-нибудь из австрийских владений на Адриатике. Доводы, что и говорить, выглядели убедительно.
Италия начала широкие консультации со странами Антанты.
Уже значительно позднее были в итальянской исторической литературе мнения, согласно которым Муссолини первым понял, что из всего этого получится, — и немедленно ухватил быка за рога.
Это очень сомнительно.
Поначалу, еще в ходе июльского кризиса 1914 года, когда Австрия еще не объявила Сербии войны, он много писал о неизбежном столкновения славянского и германского миров, что взрыв на Балканах неотвратим и что австрийская администрация внушает своим национальным меньшинствам только ненависть. При этом он ссылался на личный опыт, накопленный им в Тренте, — но, конечно, никакого предсказания о повороте Италии в сторону союзников тут нет. Про «столкновение миров» в ту пору не писал только ленивый, на Балканах совсем недавно окончилась война христианских стран полуострова против турок, после чего они, одержав победу, немедленно передрались между собой, напав на Болгарию.
Так что на то, чтобы предсказать взрыв на Балканах, ума не требовалось…
А уж в искренность заявлений о ненавистной всем австрийской администрации и вообще трудно поверить. Во-первых, сам Муссолини находил австрийский суд честным и непредвзятым, во-вторых, половина населения Ломбардии и Венето сравнивала чиновников Австрийской империи со сменившими их бюрократами Королевства Италия — и находила, что «Вена правила справедливее, чем Тутрин [11].
Нет, Бенито Муссолини ничего, конечно, не предвидел — а ссылки на то, что он поносил Германию за нарушение нейтралитета Бельгии и говорил, что «немцы ведут себя, как разбойники на дороге европейской цивилизации», то надо иметь в виду, что все сказанное он относил к числу аргументов в пользу итальянского нейтралитета. Что до возможности приобретения Триеста, то Муссолини писал, что этот итальянский город окружен славянскими поселениями, и Италии, в общем, ни к чему.
Первый видимый сдвиг в его позиции начался где-то в середине сентября 1914-го — Муссолини опубликовал в своей газете статью некоего Сержио Панунцио, в которой доказывались выгоды перемены Италией своей системы союзов. Что интересно — статья публиковалась в порядке обсуждения, с примечанием главного редактора, что смешно было бы закрывать рот оппонентам, напротив, в соответствии с принципами истинной пролетарской демократии им следует предоставить трибуну.
После чего Бенито Муссолини пункт за пунктом опроверг все, что в статье Панунцио было сказано.
Через две недели после публикации, в выпуске от 30 сентября 1914 года, «Аванти!» опубликовала редакционную статью, написанную, конечно же, Бенито Муссолини. В ней говорилось, что рабочие Италии свои чувства, симпатии направляют в сторону Франции и Англии, как, собственно, это делает и главный редактор их главной газеты, но это «отнюдь не означает солидарности с поджигателями войны».
Наконец, в статье от 18 октября 1914 года Муссолини призвал к «изменению итальянского нейтралитета с пассивно-выжидательного на активно-наступательный». Что тут имелось в виду, понять трудновато, но Бенито Муссолини к этому времени уже хорошо подна-таскался в марксистской фразеологии и знал, что войны могут служить локомотивами Истории и что насилие — повивальная бабка революций.
И он обратился ко всей партии социалистов Италии: почему бы не последовать примеру своих соратников-социалистов из других стран Европы, поставивших служение отечеству выше догм?
А в качестве — аргумента сослался на Карла Маркса — да, конечно, у пролетариев нет родины, — но разве не сказано Марксом, что всякий, кто принимает застывшую и неизменную позицию для будущего, уже тем самым становится реакционером? Следовать политике нейтралитета в создавшихся условиях означает «добровольный паралич, в трагический час европейской истории»
