Это такой возраст. Пройдет время, ей стыдно будет, что так вела себя с отцом.
— Что? — не понял Чикатило, думая о своем.
— Мы же про Люду говорим?
— Конечно-конечно, — закивал Чикатило. — Я не цепляюсь. — Он улыбнулся и повторил. — Я не цепляюсь к ней, Фенечка.
* * *
Овсянникова проснулась рано. Осторожно встала, стараясь не разбудить Витвицкого. На тумбочке возле софы лежали его наручные часы и очки. Она постояла, с умилением глядя на любимого, осторожно и нежно провела пальцами по щеке.
От прикосновения Витвицкий проснулся, посмотрел на Овсянникову, улыбнулся.
— Ирина.
Вдруг он спохватился, схватил с тумбочки часы, щурясь, посмотрел на циферблат.
— Проспал… Черт!
Овсянникова тихонько засмеялась.
— Не волнуйся, успеваем. Вставай, завтрак на столе.
Витвицкий сел на кровати. Выглядел он смешно и даже нелепо: в майке, волосы растрепаны, близорукие глаза щурятся на свет. Но Ирина ощутила, как в груди разлилась теплота — это был ее мужчина, только ее. И больше ничей.
Спустя десять минут они сидели за столом. Витвицкий уже был в костюме, тщательно причесан. Он аккуратно мазал масло на хлеб, задумался и погрузился в себя. Овсянникова сидела напротив, пила кофе.
— Что планируешь сегодня делать? — спросила она.
Витвицкий встрепенулся, секунду смотрел непонимающе, потом нахмурился:
— Что начальство скажет.
— А Олег Николаевич молодец, — сказала Овсянникова, имея в виду Горюнова. — Зная ваши отношения, можно было предположить, что он мстить станет. Закроет тебя в архиве до конца расследования, а он…
— Лучше бы он меня в архиве закрыл. А то теперь замордует оперативными мероприятиями вместо расследования.
— Виталий, в оперативно-разыскных мероприятиях нет ничего плохого. Это часть нашей работы.
— Знаешь, я не для того потратил столько лет на науку, чтобы кататься в пригородных поездах, надеясь случайно поймать убийцу. Я психолог! — возмутился Витвицкий.
— Разве психологи в электричках не ездят? — улыбнулась Овсянникова.
— Да при чем здесь электрички… Это недальновидная кадровая политика и неэффективное использование человеческого ресурса, — с досадой сказал Витвицкий.
— Не знаю… Мне нравится. Это значительно интереснее, чем сидеть в архиве. — Ирина встала, взяла висящий на спинке стула китель, надела и принялась застегивать пуговицы. — В оперативных мероприятиях есть жизнь. А ковыряясь с бумажками, чувствуешь себя как в нафталине.
— Спасибо за нафталин, — буркнул Витвицкий.
Овсянникова подошла к Виталию сзади, обняла за плечи.
— Ну правда. И потом — в оперативной работе всегда есть поле для фантазии.
— Можно ползать в электричке по-пластунски, — не сдавался Витвицкий.
— Нет, можно, например, ловить преступника на живца, — Овсянникова улыбнулась. — Как думаешь, клюнет на меня убийца?
— Думаю, нет. Его отпугнут твои погоны, — Витвицкий тоже улыбнулся. — Все, Ирина, давай собираться. Пора.
* * *
У здания УВД их встретил Горюнов.
— Виталий Иннокентьевич! Очень кстати. Поехали.
— Куда? — не понял Витвицкий.
— Из Батайска звонили. Труп, изнасилование, глаза выколоты, — обрисовал ситуацию майор.
— Олег Николаевич, вы же говорили, что теперь убивать преступнику будет затруднительно, — съязвил Витвицкий.
— Слушай, Виталий Иннокентьевич, не умничай, а? Сейчас не время. Поехали.
И он сделал знак водителю стоявшей поодаль серой «Волги».
* * *
В Новочеркасском штабе народной дружины было людно. В коридорах толпились дружинники, кричал что-то матом пьяный хулиган, задержанный на автовокзале. Чикатило протиснулся через толпу, постучал в дверь с табличкой «Командир народной дружины» и прошел в кабинет:
— Вызывали?
— А, Андрей Романыч, — обрадовался командир, — заходи, садись. Ты у нас сегодня герой дня.
— А что случилось? — не понял Чикатило.
— Взяли мы твоего мужика. Ну вчерашнего. Он и в самом деле насильником оказался. Подцепил бабенку в электричке, подпоил, вызвался проводить до дома, а сам в кусты заволок и… как в том анекдоте: «Я сперва тоже подумал, что совокупляются, товарищ капитан, а пригляделся — нет, ебутся».
И он громко рассмеялся над собственной шуткой. Чикатило криво улыбнулся, не разделяя юмора. Спросил осторожно:
— И что теперь будет?
— А что будет? Бабенка протрезвела, поплакала, заявление накатала, — усмехнулся командир. — Этот покобенился, но, как заявление увидел, присмирел. Сейчас сидит, признательные строчит. Так что грамоту тебе выпишем или письмо благодарственное за помощь органам в борьбе с преступностью, прекрасные личные качества и высокий моральный облик, достойный советского человека.
— Да нет… Я про другое… Убийства же теперь прекратятся, ловить с вертолетами никого не надо?.. А этого насильника судить будут?
Командир поглядел на Чикатило, улыбнулся еще шире:
— Ах, ты вон куда замахнулся… Светлая ты душа, Романыч. Разве ж это тот насильник?
— А разве не тот? — осторожно спросил Чикатило. — Не который убивает?
— Тот уникальный, а этот обыкновенный.
— Как это — обыкновенный?
— Ты что, думал кроме потрошителя никаких других насильников нет? — понизил голос командир. — Да их вокруг до хрена и больше. Было бы иначе, мы бы с тобой здесь не сидели. А работы у нас, к сожалению, много.
Чикатило с досадой посмотрел на командира.
— Но этот точно не тот?
Командир подался вперед и заговорил с тихой вкрадчивой доверительностью:
— Сегодня товарищ мой в Управлении был. Говорит, в Батайске новый труп нашли с выколотыми глазами.
— Как в Батайске?..
Чикатило снова изменился в лице, теперь он пребывал в растерянности.
— А чего здесь непонятного? — Голос командира стал жестче. — Говорю же, маньяков много. Так что грамоту мы тебе выпишем, но расслабляться рано.
— Не надо грамоту.
— Как это не надо? Скромничаешь? Заслужил — бери.
Чикатило поморщился, повторил:
— Не надо грамоту. У меня семья, дети… зачем?
— Как это зачем? Чтоб гордились. Батька не только на работе передовик, но и в борьбе с преступностью стране помогает.
— Если бы я жулика помог поймать. А тут… насильник… пьяный… противно… Не надо.
Командир народной дружины хмыкнул.
— Ну как знаешь. Тогда просто поздравляю тебя с боевым крещением, так сказать.
Он крепко пожал руку Чикатило. Тот выдавил жалкую улыбку, распрощался и вышел.
* * *
Вечером Чикатило и Фаина устроились перед телевизором. Фаина вязала, а Андрей Романович просматривал газету. Он как раз дошел до раздела «Футбольные новости», когда вошла Людмила. В куртке, джинсах, с дорожной сумкой «СПОРТ» в руках.
— Мама, меня зачислили, — сказал она, глядя в сторону. — И я написала заявление на общежитие.
— Что?! Люда, куда… — Фаина опустила на колени вязание.
— Не надо, мама. С этим, — Людмила кивнула в сторону Чикатило, — я все равно в одной квартире жить больше не смогу. И не буду!
Чикатило отложил газету.
— Да, дочка… Спасибо! А что, правильно — вырастил, выкормил, давай теперь… Вранья наслушалась, об отца ноги вытерла и шагай по жизни, ать-два. В добрый путь!
Он усмехнулся, но не горько, а как-то зло и даже довольно.
— Андрей… Люда! Да что же это… —
