не терплю. Никогда!
Алла заинтересованно приподнялась на локте, так что качнулась налитая грудь, посмотрела на Черемушкина.
— Ой-ё-ё-й! Отказов он не терпит, поглядите-ка! А если б я тебя отшила? Ну тогда на улице. Сказала бы: «Чао, мальчик! Проезжай на хуй — это в ту сторону». Что бы ты сделал?
Черемушкин изменился в лице, несколько секунд словно бы сдерживался, потом вдруг бросился на Аллу, завалил ее на постель, сжал руками горло. Приблизив искаженное злобой лицо к лицу девушки, Черемушкин процедил сквозь зубы:
— Что бы я сделал? Затащил бы в машину, увез за гаражи на промзоне, выебал бы по-всякому и на лоскуты пустил. Поняла, сучка злая?!
— Задушишь… — прохрипела Алла. — Пусти!
Черемушкин разжал пальцы, откинулся на подушку, тяжело дыша. Алла смотрела на него со страхом, на глазах блестели слезы.
— Ты что, ебанулся?! — выкрикнула она, наконец потирая шею.
— Прости, красивая… — тихо сказал Костя.
Алла, чуть успокоившись, села на кровати, взяла лифчик, начала одеваться. Натянув юбку, подхватила туфли и вдруг сказала:
— Да не убил бы ты. Побоялся. Найдут же.
— Ростовского потрошилу сколько лет ищут? — отозвался Костя. — Я бы под него обставился — глазки там выколол, титьки отрезал, — и хрен бы меня кто нашел. Я отказов не терплю и получаю все, что хочу, запомнила?
Алла замерла, скосила глаза и увидела улыбку на лице Черемушкина. Она снова испугалась, на сей раз этой странной улыбки, но теперь скрыла испуг, шагнула к двери.
— Мне пора.
— Завтра заеду, — сказал Костя, садясь на кровати.
— Не получится, — покачала головой Алла. — Я завтра к тетке на неделю. В Краснодар.
— Да и хрен с тобой. Сама прибежишь, — пробормотал Черемушкин и потянулся за джинсами.
Алла замерла в дверях:
— Ну пока?
— Дверь захлопни! — отозвался Костя, застегивая ремень.
И Алла вышла, а мысль в голове у Черемушкина осталась. Застряла надолго, пока не укоренилась и не воплотилась спустя год…
После очередного заседания суда Чикатило был очень напуган и взволнован. Когда его вернули в камеру, он сел за откидной столик и заметил, что у него трясутся руки. Сунув их под стол, Чикатило посидел так некоторое время, поднял глаза к потолку, на лампочку, убранную в решетчатый колпак. Внезапно ему показалось, что с потолка вместо лампочки свисает петля.
Чикатило вскочил, сделал четыре шага к двери, считая вслух, чтобы отвлечься и успокоиться.
— Раз. Два. Три. Четыре…
Он остановился у двери, повернулся, пошел обратно.
— Раз. Два. Три. Четыре…
Дошел до стола, поднял голову, посмотрел на лампочку. Петля исчезла. Проведя рукой по лицу, Чикатило взял с заправленной койки кроссворд, огрызок карандаша, сел к столу и начал разгадывать, чтобы отвлечься.
— Двенадцать по вертикали. «Советский мотоцикл и название реки», четыре буквы, последняя «л». «Урал», — бормотал себе под нос Чикатило, вписывая слово в клеточки. — Семь по горизонтали. Французский писатель, автор рассказов «Пышка» и «Милый друг», восемь букв, вторая «о». Это будет Мопассан. Так…
Постепенно он успокоился, сел поудобнее и увлеченно разгадывал кроссворд.
— Двадцать один по вертикали. Орудие смертной казни в виде двух столбов с перекладиной или столба в виде буквы «Г», восемь букв…
Карандаш замер в пальцах Чикатило. Его снова начало трясти. Он бросил быстрый взгляд на лампочку — петли не было.
— Виселица, — прошептал Чикатило и проверил по клеточкам. — Подходит… Двадцать девять по горизонтали. Психическое заболевание, «расщепление личности», десять букв…
Внезапно, отбросив кроссворд и огрызок карандаша, Чикатило вскочил, попятился к стене, уперся в нее спиной и закрыл глаза.
— Шизофрения… Десять букв, — прошептал он.
* * *
Мертвая девушка лежала у кирпичной гаражной стены, в кустах среди мусора на заросшей чахлой травой земле. В стороне у дороги стояло несколько милицейских машин, «Скорая помощь». Впрочем, последняя была уже не нужна.
Возле трупа хлопотали эксперты, щелкала вспышка фотоаппарата. Тело было нещадно изрезано ножом, глаза выколоты. Поодаль, чтобы не мешать работе экспертов, стояли с мрачными лицами Витвицкий и Овсянникова. Рядом курили Липягин и Горюнов. В Батайск их вызвали, потому что манера убийства была как две капли похожа на то, что совершал Ростовский потрошитель.
Подошел эксперт. Липягин откинул недокуренную сигарету:
— Ну что там, Николаич?
— Женщина, двадцать пять, плюс-минус год. Проникающие ножевые. Глаза выколоты, отрезаны грудь и наружные половые органы. Неподалеку от трупа найдены одежда и личные вещи, — отчитался эксперт.
— Опять… — выдохнул Горюнов вместе с дымом.
— Какая это уже по счету жертва, Ира? — уточнил Липягин у стоящей рядом Овсянниковой.
— За третий десяток перешло, — мрачно отозвалась та.
Витвицкий поморщился, но смолчал. Он стоял теперь чуть в стороне ото всех, будто отгородился, наблюдал, слушал, но в разговор не вступал.
— Слушайте, какая разница, какая по счету, — сердито осадил коллег Горюнов. — Мы должны сделать так, чтобы жертв больше не было…
— Ну слава богу, — голос Липягина прозвучал саркастично, — теперь-то мы, наконец, знаем, что должны сделать! А до этого, как кутята, тыкались…
— Товарищ майор! — вскинулся Горюнов. — Держите-ка себя в руках.
— Да не рычи… — Липягин быстро растерял всю свою саркастичность и полез в пачку за новой сигаретой. — Сам на нервах. Извини.
Горюнов понимающе кивнул. Липягин закурил, примирительно протянул майору мягкую пачку с надписью «Родопи», угощайся, мол.
Стоящий в стороне эксперт откашлялся, вновь обращая на себя внимание.
— Что-то еще? — обернулся Липягин.
— По предварительным данным, смерть наступила не от ножевых ранений, — заговорил эксперт.
— А от чего? — заинтересовалась Овсянникова.
— Сейчас я не могу сказать на все сто процентов, — чуть замялся эксперт, — нужно вскрытие, но мне кажется, что погибшая была задушена.
— То есть он ее задушил, а уже потом глумился над телом? — уточнил Горюнов, раскуривая липягинскую сигарету.
— Похоже на то, — кивнул эксперт. — Есть следы волочения от дороги, но кровь только на месте обнаружения трупа. И крови очень много.
— Он приехал на машине? — внезапно подал голос Витвицкий.
— Очень может быть, — снова кивнул эксперт. — Нужно более детально исследовать место преступления.
— Машина. За гаражами в промзоне… — задумчиво произнес капитан. — Это что-то новенькое…
— Нужно опросить все наряды, работающие на въездах и выездах, патрули на вокзале. Ориентировка и фоторобот у них есть, — Горюнов повернулся к Липягину. — Эдик, займись, пожалуйста.
— Займусь, отчего же не заняться, — усмехнулся Липягин на слегка панибратское обращение.
Витвицкий снова поморщился и отошел в сторону. На лице у него было явное несогласие. Овсянникова заметила это, посмотрела на капитана с удивлением. Подошла ближе, спросила тихо:
— Виталий? Что-то не так?
— Мне кажется… — Витвицкий замялся, разозлился на себя за эту заминку и выпалил быстро и сердито на одном дыхании: — Нет. Я практически уверен
