Через несколько дней мы снова запрятали труп. Как только пропажа обнаружилась, нас сразу послали на поиски, мол, русские очень хорошо ищут. Вооружившись палками и лопатами, мы медленно двигались по территории, дожидаясь наступления темноты. Как и в прошлый раз, пройдя до конца зоны, мы собрались в ее левом углу. Охрана уже намеревалась отвести нас в жилую зону, как вдруг со стороны крематория появились одна за другой четыре бригады зондеркоманды, каждая по 25 человек. Эти бригады формировались из высоких и физически сильных лагерных новичков. Они занимались обслуживанием крематориев: сжигали тела умерщвленных в газовых камерах, а также раскапывали братские могилы и сжигали трупы людей, убитых еще до построения больших крематориев. С членами этой бригады, что называется, не церемонились: стоило человеку ослабеть, как его тут же отправляли в печь.
От 3-й по счету бригады, не дошедшей до нас метров 100, неожиданно отделился человек — это было не побегом, скорее самоубийством. Его пристрелили на ходу, а бригаду погнали дальше. Эсман, [256] убивший этого человека, подошел к старшему нашего конвоя и попросил дать ему трех человек — донести труп до лагеря. Конвоир был не против и предложил эсэсовцу самому выбрать «носильщиков».
Дальше все происходило быстро, почти как в кино. Эсман тычет дулом автомата то в одного, то в другого узника, но те прячутся за спины своих товарищей, так как знают, что через несколько минут свершится то, о чем все так давно мечтали, — побег. Эсман показывает на следующих — те снова прячутся. Взбешенный палач что есть силы бьет одного нашего товарища, но неожиданно получает такой удар в голову, что не может устоять на ногах. Эта стычка послужила сигналом к действию. С палками и лопатами заключенные набросились на охрану и моментально перебили ее. Наш удар был настолько неожиданным, что никто из врагов даже выстрелить не успел.
Покончив с эсэсовцами, мы, 70 человек, с криком «Ура!» побежали за зону лагеря, будто и не убегали, а наступали на противника. Этот «крик души» только помешал нам: не успели мы отбежать на достаточное расстояние, как в лагере эсэсовцев, примерно в километре от нас, была объявлена тревога. Через пару минут мы услышали приближающийся гул автомашин. Из всех бежавших я был, наверное, самым слабым — прошло всего полмесяца после выписки из больницы, и я сильно хромал. Бежать нам нужно было строго на юго-восток, так как справа находился эсэсовский лагерь, а сзади и слева — зоны.
Побег помню до мельчайших подробностей, как будто это было вчера. Помню, пробежав метров [257] триста, неожиданно налетаю на палача, своими руками убившего не одну сотню, а может, и тысячу советских граждан. Он, держа пистолет наготове, ведет перед собой двух пойманных беглецов — Александра Алтухова из Тамбова и еврея с Западной Украины, который находился в нашем лагере в качестве военнопленного, водя за нос лагерное начальство. Теперь палач ведет в лагерь уже троих. Алтухов громко кричит: «Что вы делаете? Зачем сами идете на смерть!», а мне тихонько шепчет: «Нинка, бежим». Впереди в сгущающихся сумерках замаячили две сосны, выросшие из одного корня. Прикинув возможность попадания из пистолета по движущейся цели, метров за 15 до деревьев делаю рывок налево и скрываюсь за стволом. Товарищи бегут направо. Не знаю, сколько я пробежал, но стало заметно темнее. Вижу, невдалеке высятся сторожевые вышки. О них мы не знали. Пробегаю между ними, пытаясь не попасть под пулю. Бегу дальше.
Наконец, очутился я на болоте, поросшем высоким камышом. Слышу голоса, передвижение нескольких групп людей. Хочется с кем-нибудь соединиться — направляюсь к ним, а они сразу притихают. Иду к другим — тоже боятся меня. Тогда, проваливаясь по колено в трясину, иду вперед сколько хватает сил. Попадается небольшая речушка, с трудом преодолеваю ее. Иду дальше, опять речушка. Попытался перейти и ее, да не смог забраться на противоположный, заросший ивняком берег — слишком уж крутой. Тут справа слышу собачий лай. Лай приближается, оставаться в кустах нельзя. Имея опыт службы на границе, знаю, что в [258] первую очередь будут искать там, где можно спрятаться.
Кое-как выхожу из речки и вижу насыпную дорогу, уже освещенную с двух сторон прожекторами. Все ближе и ближе слышен собачий лай и отрывистый немецкий говор. Делать нечего. С риском для жизни переползаю насыпь и вижу развалины какого-то хутора. От насыпной дороги, справа и слева от меня, к хутору идут две канавы со сточной водой. Ползу по направлению к развалинам, а собаки добрались уже туда, где я переползал дорогу. Нужно прятаться. В канаву не иду, так как по ней вполне могут пустить собак.
Тут за моей спиной, совсем близко, остановились несколько солдат с собаками. Я лежу, жду, что с секунды на секунду собаки найдут мой след, настигнут и разорвут на клочки. Но в то же время, по небольшому опыту работы со служебной собакой, знаю, что собака находит след, только когда ее не отвлекают. А тут солдаты кричат, цепи гремят, другие собаки лают.
Потом я услышал какую-то команду, и по обеим канавам к хутору зашагали два солдата с собаками; остальные направились к дамбе. Я посмотрел, как, дойдя по канавам до бывшего хутора, фашисты бродят по развалинам с фонарями и вроде бы не собираются в скором времени возвращаться назад, затем по еле заметной тропинке пересек картофельное поле и пошел дальше. Неожиданно в тишине раздался глухой кашель. По нашему уставу, солдат, находясь в секрете, кашлять не имеет права. Делаю вывод: кашляет кто-то из наших. Снова слышу кашель и иду на этот звук уже гораздо смелее. Вдруг впереди, метрах в пятнадцати от меня, [259] раздается окрик: «Хальт!», тут же с рычанием бросается в мою сторону овчарка. Я разворачиваюсь, бегу, фашист пару раз стреляет вслед. Бегу и думаю: «Почему он не спустил собаку?». Бегу, бегу, пока не падаю от усталости.
Отдохнув немного, пошел я в другую сторону, приблизительно на север, но снова неподалеку послышался собачий визг. Пополз. Визг все ближе. Вернулся назад и двинулся по диагонали — между первым и вторым направлениями. Метров через 400 вижу барак, хорошо освещенный изнутри. В окно видно, как солдат-дневальный ходит взад-вперед по комнате. Неподалеку от барака я нашел сарайчик, где и решил спрятаться — под самым носом у врага. В сарае нашел полено, встал с правой стороны двери, жду непрошеного гостя. Мокрый с ног до головы, только сейчас стал я ощущать холод.
Минут через тридцать-сорок слышу: по цепи раздается команда «антрейтен» — строиться. Смотрю, выстроились около барака в колонну по три солдаты с собаками и направились, видимо, в лагерь СС. Подождав немного, я осторожно вышел из сарая и пошел на станцию, откуда слышались паровозные гудки. Хотел подойти к станции до восхода солнца, чтобы никого не встретить по дороге, но не удалось. Я видел людей, люди видели меня, а с одним мужчиной и вовсе столкнулся нос к носу.
