Гертруда с большим интересом погрузилась в учебу. Фотография показывает увлеченную Гертруду среди горы книг, увенчанных черепом. Особенно привлекали ее лабораторные работы — новизна материала, совершенно незнакомый мир биологии и микробиологии. Она ощущала себя пионером в новой для женщин области знаний и профессии. Успехи в анатомии, патологии, бактериологии, фармакологии и токсикологии были отмечены оценками 1 и 2[2]. Особенно удачный контакт наладился с доктором Моллом, для которого она выполняла вскрытие и препарирование мозга животных для сравнения их структур.
Диплом врача и интересная работа поджидали способную студентку. Вот фотографии 1901 года: выпускники медицинского факультета на крыльце больницы — 43 студентов-мужчин и 7 женщин, прошедших напряженные годы учебы. Из двенадцати поступивших женщин пятеро отсеялись раньше. А одна из них — наша героиня — стоит чуть спрятавшись. Выражения лица не различить, но, видимо, и не очень веселое. Надпись под фотографией, сделанная чьей-то рукой, гласит: «Присутствующая на фотографии, но не закончившая — Г. Стайн».
Что же произошло в последние годы учебы?
Начиная с третьего курса жизненные дороги 26-летней молодой женщины свились в клубок, нити которого распутать толком ей не удалось.
Нить первая — учеба. На третьем году обучения лабораторная направленность занятий сменилась серьезными клиническими процедурами. Гертруда стала испытывать проявления шовинизма со стороны некоторых профессоров. Ее натура не могла оставить подобного рода наскоки без ответа и столкнулась с необходимостью с этим бороться. Наибольшего накала достиг конфликт с профессором Джоном Вильямсом, преподавателем акушерства и гинекологии. Его постоянные скабрезные шутки в присутствии женщин были особенно оскорбительны.
Когда же Стайн попыталась обратить его внимание на недопустимость высказываний подобного рода, профессор ответствовал, что его курс включен в программу, а потому он обладает правом вести его по своему усмотрению. Присутствие Гертруды на лекциях обязательно; в противном случае он попросит ее оставить университет. Профессор Вильямс не одобрял появление женщин в медицине. Один из бывших студентов вспоминал: «Он часто заявлял, что женщине не следует надеяться на экономическое равенство с мужчинами потому хотя бы, что четыре раза в месяц она пребывает в состоянии ниже обычного — умственно и физически». Добавим, что, по рассказам другого соученика, Вильямс с трудом переносил евреев: «Он был аристократом и снобом, — писала соученица Менденхолл — который не выносил ее [Стайн] ярко выраженные еврейские черты, неряшливую работу и непримиримость». Увы, сама Гертруда в последние два года совсем пренебрегала учебой, потеряв к ней всяческий интерес. Занятия наскучили, сковывали воображение, требовали следовать определенным канонам. Вместо лабораторной работы — практические медицинские процедуры, общение с пациентами; необходимость принимать роды вызвало у девушки отторжение. Оценки стали резко ухудшаться. Преподаватели удивились перемене, происшедшей с блестящей и одаренной студенткой.
Следует отметить, что и среди соучеников по курсу она встречала мало симпатии. А как же иначе — небрежно одетая, всегда содержавшая свое рабочее место в лаборатории в беспорядке, самоуверенная, любящая спорить.
Одна из подруг, Эмма Лутц, имея в виду нежелание Гертруды придерживаться принятых правил поведения и одежды в университете, образно заметила: «Конечно, она не получила его [диплом врача]. Вы думаете, я получила бы, если бы не носила свою лучшую шляпку? И на ней были розы!»
По интеллекту Гертруда, несомненно, была выше всех в классе, но ничего не умела делать своими руками[3], была неопрятной в работе; раздражало, с каким высокомерием она демонстрировала свое умственное превосходство.
Озабоченный Лео, до которого дошли слухи о проблемах сестры, попытался сыграть на ее самолюбии. В письме от 3-го февраля 1901 года он писал: «Будет крайне печально, если единственный человек в семье, который достиг уровня, позволяющего получить образование на все случаи жизни, повернет вспять. Я полагаю, ты так не поступишь, особенно, если учесть отсутствие альтернативы».
В конце 4-го года обучения (1901 год) Гертруда не получила проходной оценки по одному из незначительных курсов. Руководству факультета не оставалось ничего другого, как отказать нерадивой студентке в дипломе. Ей, правда, предоставили шанс заниматься летом и сдать незачтенные предметы. Долго Гертруда не размышляла: на медицине, как и на работе врача, она поставила крест. И даже поблагодарила одного профессора за неудовлетворительную оценку ее знаний по своему предмету. Именно он невольно предотвратил сдачу остальных экзаменов и тем самым вовремя спас от необходимости заниматься всю жизнь деятельностью, абсолютно ей неинтересной и скучной.
Одна из женщин, финансовых доноров, была в ярости: она посчитала, что Гертруда не только потратила выделенные на учебу деньги впустую, но, не выдержав тяжести учебы, опозорила женский род. Мариан Вокер, близкая подруга еще по Радклиффу, увещевала ее: «Гертруда, Гертруда, помни о борьбе за права женщин». «А ты знаешь, что такое скука» — с вызовом ответила Гертруда.
Гертруда нашла поддержку у другого профессора, невропатолога Левлиса Баркера, предложившего ей проект, который обеспечил бы получение диплома. Предложенный проект она хоть и выполнила, но неудачно, и статью с итогами исследований не рекомендовали к публикации. Стайн, по-видимому, уже задумала побег из Балтимора осенью последнего года, когда вернулась из Европы от находившегося там Лео.
Объяснение, данное самой Гертрудой в Автобиографии, можно принять лишь частично:
С приближением выпускных экзаменов некоторые преподаватели начали на нее злиться. Светила вроде Холстеда Ослера и иже с ними, наслышанные о ее склонности к самостоятельному научному мышлению, свели экзамены по медицинским дисциплинам к чистой формальности и ставили ей проходные баллы. Гертруда Стайн постоянно смеялась, и проблем от этого меньше не становилось. Ей задавали вопросы, хотя, как она говорила друзьям, с их стороны было глупо спрашивать именно ее, когда кругом столько желающих дать правильный ответ. И все-таки время от времени ей задавали вопросы и по ее собственным словам, что тут поделаешь, ответов она не знала, а они не верили, что она не знает, им казалось, что она не отвечает потому, что не считает преподавателей достойными ее ответов. Положение было безнадежное, по ее словам, извиняться и объяснять им, что ей настолько все это надоело, что она не в состоянии запомнить элементарнейших вещей, которых даже самый тупой студент не может не знать, было никак невозможно. Один преподаватель сказал, пускай все светила науки ей потворствуют, он считает, что ей необходимо преподать урок, и не поставил ей проходного балла, и она не смогла получить степень.
