Я так и сказал.
— Дам вам санитарный автомобиль.
«Может быть, он будет щедрым до конца?» — мелькнула у меня мысль. И я попросил у него препарат «кола» в шоколаде.
— Знал, что этим кончится, — сдвинув брови, сказал Соколов, но все-таки написал еще одну записку.
Я представил себе, как обрадуется капитан Бочаров.
Февраль принес с собой метели и туманы. Приходилось круглосуточно вести борьбу с сугробами. Летчики с шести часов вечера находились в готовности номер один. Как только видимость улучшалась, они немедленно отправлялись на боевое задание.
Такие вылеты не всегда кончались благополучно. На обратном маршруте потерпел катастрофу и погиб летчик В. В. Вальков. При заходе на посадку во время внезапно начавшейся метели повредил машину и получил тяжелые травмы Н. В. Будаков.
— Помните, товарищ военврач, я говорил, что нам будет мешать эта чертова высоковольтная линия? За нее и задел, — сквозь зубы процедил Николай, когда его принесли в медпункт.
Он оказался моим первым серьезным пациентом. Штурман Шурыгин, которого я привез из медсанбата, был уже на ногах. Правда, в воздух его пока не пускали. У Будакова выявились не только сильные ушибы, но и перелом бедра.
Для обеспечения неподвижности поврежденной ноги наложил ему шину Дитерихса. Однако оставлять его в части с такой тяжелой травмой было нельзя.
Делать перевязку мне помогал Шурыгин. Побывав в медсанбате, он считал себя больше других сведущим в медицине. Было бы неплохо, если бы все посмотрели, как накладываются шины. Но я не хотел несчастье Николая превращать в показательное занятие.
Когда лейтенант забылся во сне, я снова отправился на аэродром. Издали меня увидел командир полка. Подошел и с беспокойством в голосе спросил:
— Как решили с Будаковым?
— К сожалению, — ответил я, — с переломом бедра оставить его здесь не могу. Придется эвакуировать в ближайший хирургический госпиталь.
— Жаль, очень жаль… — задумчиво отозвался командир.
Все в полку с напряжением ждали каких-либо вестей о Шевченко. Летая в район Ореховатки, товарищи не переставали искать место падения самолета. Но обнадеживающих результатов пока не было.
За время боевых действий мастерство наших летчиков и штурманов заметно возросло. В ночь на 18 февраля все самолеты полка участвовали в налете на сильно укрепленный узел обороны противника в Переездной. Летчик Н. В. Ваниковский и штурман А. Ф. Пальваль, умело маневрируя в зоне зенитного огня, точным попаданием бомбы взорвали склад боеприпасов. На следующие сутки экипажи У-2 подавили батарею вражеской дальнобойной артиллерии, которая обстреливала наш аэродром в Лоскутовке, 20 февраля летчики П. Ф. Мишичев и М. И. Карасев по заданию разведотдела фронта дважды в течение ночи забрасывали наших парашютистов в глубокий тыл врага. 23 февраля, в двадцать четвертую годовщину Красной Армии, мы поздравили с высокими правительственными наградами Карасева, Попова и техника Филиппова.
В Лесную дачу прибыло наконец подразделение БАО. Его лазарет и медпункт расположились в деревне возле другого аэродрома. Солнечным морозным днем я на лыжах отправился познакомиться с коллегами. Ехал и мысленно перечитывал полученное сегодня утром письмо от жены. Она, как и я, врач. Теперь и ее призывали в армию. Даже не представлял, на кого она оставит нашу маленькую дочку…
Минут за сорок прошел всего восемь километров. А если ехать на подводе, путь окажется вдвое длиннее: напрямик по целине на санях не пробьешься.
На окраине деревни вспыхнула пальба зениток, укрытых в снежных капонирах. В небе появился немецкий разведчик. Через минуты две стрельба прекратилась.
Весь медперсонал был занят переездом лазарета с одной улицы на другую. В земле под сугробом случайно обнаружили неразорвавшуюся бомбу. Из хат, стоявших поблизости от этого места, всех временно выселяли.
Старший врач БАО военврач 3 ранга Иваницкий буквально на ходу рассказал, какое у них положение. Лазарет переполнен: двое раненых, обгоревший летчик-истребитель и несколько человек с травмами. Хирурга нет. Правда, в экстренных случаях оперирует он сам. Вернее — оперировал в прошлом году, в дни отступления. С осени всех нуждающихся в хирургической помощи отправляют в медсанбат.
— А у тех двух что за ранения?
— У одного — осколочное в мягкие ткани бедра, у другого — пулевое касательное.
— Значит, на вас особенно рассчитывать не приходится?
— Почему же… Но лучше сразу отправляйте раненого в медсанбат.
Вернувшись в полк, я доложил Савенкову обо всем увиденном и услышанном.
— Неплохо бы, Александр Николаевич, вам самому постажироваться у хороших хирургов в каком-нибудь медсанбате или госпитале, — высказал мысль комиссар. — Впрочем, ведь для операций нужны и условия…
Весна в тот год запаздывала. Даже в середине марта держались пятнадцати — двадцатиградусные морозы.
Когда же подули теплые ветры и стало пригревать солнце, на аэродроме сложилась еще более тяжелая обстановка. Теперь приходилось привозить снег для засыпки плешин оттаявшей земли на взлетно-посадочной полосе. Летчики с тревогой поглядывали на потемневший лед на реке. Если паводок будет дружным, луг, то есть аэродром, может затопить.
В конце марта меня вызвали в санитарное управление фронта. Оно находилось в Лисичанске. Из телефонограммы понял, что должен прибыть к военврачу 1 ранга А. Д. Вайнштейну.
Снова я оказался в полуразрушенном городе. Кругом громоздились кучи битого кирпича и исковерканного железа. Горожане и красноармейцы расчищали улицы. Только здесь мне бросилось в глаза, что на деревьях набухли почки. У себя в Сиротино я как-то не обратил на это внимания.
Сануправление размещалось в трехэтажном доме. Поднимаясь на второй этаж, я невольно подумал, зачем меня вызвал Вайнштейн. Может быть, он пригласил к себе всех старших врачей авиационных частей. Или просто решил повидаться со мной, узнав от Андрея Ермолаевича Соколова о том, что я работаю в 654-м ночном легкобомбардировочном полку. Ведь накануне войны мы две недели работали с ним вместе в Конотопе.
Получасовая беседа была ничем не примечательной. Горбоносый, смуглый, худощавый, очень подвижный, военврач 1 ранга задавал мне вопросы, все время расхаживая по комнате. Этой привычкой напоминал командира нашего полка. Иногда Вайнштейн сцеплял на груди свои тонкие, длинные пальцы. Я знал, что он прекрасно играет на фортепьяно и невольно поглядывал на его руки.
— Вы проводите занятия с летчиками и штурманами? — спросил он.
— Да, — ответил я, — регулярно, с группами по четыре человека. Люди собираются охотно.
