Юноши на грани нервного срыва
Конечно, в отличие от многих и многих, Безрукову невероятно, сказочно повезло. Он сам был чертовски талантлив — раз. Он имел Мастера — два. Мастер оказался не просто потрясающим педагогом, но и художественным руководителем собственного театра — три. Наконец, театр был одним из самых «модных» в Москве, и внутри него постоянно бурлила творческая буча, боевая-кипучая.
Табаков взял его в труппу еще студентом, и поначалу Сергей играл роли, перешедшие к нему «по наследству» от Евгения Миронова. Как писал все тот же «Bazaar», «чистых, чувствительных, художественно одаренных юношей, балансирующих на грани нервного срыва». Первые, поставленные специально на него роли в «Последних» и «Психе» не выходили за рамки этого амплуа. Хотя в «Психе» уже наметился прорыв в иную плоскость, так сказать, исчерченную лихорадочными зигзагами современность. Но все же безруковских героев никак не назовешь отражением нашего времени. Наоборот, они в это самое время категорически не вписываются. Слишком тонкая кожа. Слишком ранимая, доверчивая душа. Слишком безоглядная открытость миру.
Вот Давид Шварц в «Матросской тишине» предает отца. Из страха за карьеру и личное благополучие (что, увы, типично, если на дворе — 1937 год). Казалось бы, налицо непосредственное соприкосновение с трезвой расчетливостью и цинизмом сегодняшнего дня. Но взрыв отчаяния, бурные слезы, эмоциональный шок, едва за стариком-отцом закрылась дверь, — это уже отсылка к «русским мальчикам» Достоевского. У современных мальчиков отношение к подлости будничнее и спокойнее. А от истерики Безрукова-Шварца становится не по себе. В ней сквозит страшное предчувствие: искупить вину ему уже не удастся. Не успеет.
Вот нежный гимназист Петя, почти ребенок (спектакль «Последние»), исполненный высоких помыслов и благородных мечтаний, истово допытывается правды. И в этой истовости пронзительная обреченность. Его «гран-канкан» в финале есть самое страшное свидетельство краха семьи Коломийцевых, ибо видеть «срам отца своего» — непосильное испытание для любого человека, а для такого юного и тонкокожего тем более. Кривая усмешка, полная горечи, беспомощности перед судьбой и опустошенности — все, жизнь погублена, только и осталось, что танцевать в «трагическом балагане». Это не частный случай, это — явление. Так написано у М. Горького, и так играет Безруков.
Он вообще замечательно чувствует драматургию, в которую погружается. Бывает, что даже лучше самого режиссера, берущегося ее ставить. Так случилось, например, в телеверсии «Последних» («Умирает душа», РТР), где В.Загоруйко настолько увлекся собственным самовыражением «на фоне Горького», что все драматические коллизии пьесы: нравственно или не нравственно служить дворянину в полиции, можно ли бить заключенных, нужно ли держать слово, за которым стоит человеческая жизнь — отдал на откуп актерам. Они же с этой задачей справляются по-разному. Одни с энтузиазмом окунаются в агрессивную стихию брутальности, другие упиваются самодостаточными соло (говорят, В.Гафт на репетициях хватает таких партнеров за грудки с грозным воплем: «Ты общаться будешь?!»)… Как итог, сокровенный рассказ о распаде семьи (а все лучшие горьковские пьесы именно об этом) получился надрывно мелодраматичным и насквозь фальшивым, потому что как раз семьи-то на экране и нет. Только отец и сын Безруковы (они заняты в ролях Якова и Петра) привносят в отношения дяди и племянника ту сердечную теплоту, которая безошибочно позволяет выделить родных людей в самой разношерстной толпе. И, конечно, Безруков-младший с каким-то немыслимым самосожжением (иначе не умеет) проживает трагедию «поскребышей», последних в роду Коломийцевых…
Кстати, телевизионный фильм был снят раньше, и когда А. Шапиро, к которому О. Табаков обратился с просьбой поставить «Последних», узнал, что Сергей это уже играл, он поначалу хотел взять другого исполнителя. Из боязни, что актер «потащит» за собой в его спектакль чужие режиссерские наслоения. К счастью, потом передумал. За роль Петра в спектакле А. Шапиро Безруков был удостоен премии СТД на первом фестивале «Московские дебюты», сразу став заметной фигурой среди молодых актеров. О нем заговорили коллеги, зрители, критики.
«В своих спектаклях Безруков накидывается на зал, захватывая его азартом игры и внезапностью переходов. По отточенности и легкости актерской техники он, безусловно, превосходит большинство своих ровесников. Невозможно не любоваться законченностью и эффектом жеста, которым он запахивает полу сюртука в «Последних», или же когда в «Матросской тишине», артистически сложив на груди руки и слегка откинув голову, он С мягкой пластикой тенора опирается на дверной косяк, пробуждая ассоциации с 30-ми годами», — писал после фестиваля «Московские дебюты» М. Ратгауз.
Заявка была сделана, и театралы в нетерпеливом ожидании повернули головы в его сторону: что дальше? Нужна была главная роль в спектакле, поставленном в расчете именно на его, Сергея Безрукова, индивидуальность.
Что бы там ни говорили, но обвал прессы, последовавший после «Психа» все-таки во многом спровоцирован отсветом безруковского Есенина, сыгранного одновременно (и даже чуть раньше) с очередными вариациями на тему «Палаты N6». Критику гораздо больше вдохновлял масштаб молодого таланта, способного прожить жизнь гения в полном и абсолютном отрыве от «литературного монтажа» (как успели окрестить спектакль «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»), нежели маргинальный мир отечественной психушки. Однако это была новая работа Театра-студии Олега Табакова. Это была режиссура Андрея Житинкина, снискавшего известность неординарным прочтением запретных и скандальных тем. Это был роман диссидента Александра Минчина, эмигрировавшего в США. И все московские СМИ сочли необходимым откликнуться.
Отклики получились пространными, но сдержанными. Что объяснимо. Тема сумасшедшего дома имеет богатую литературную традицию, в том числе и зарубежную. Увы, автор «Психа» по глубине, многоплановости, по захватывающему дух вселенскому трагизму явно уступает не только А. Чехову и Н. Гоголю, но и фильму М. Формана, и В. Ерофееву с его знаменитой «Вальпургиевой ночью». Если текст А. Минчина с набором прописных истин превратился на сцене «Табакерки» в человечную, до боли трогательную историю, то это заслуга исключительно режиссера и исполнителей. Все человеческие черты персонажей идут от актеров, в драматургическом материале их нет.
Согласитесь, перспектива провести два часа в удушающей атмосфере безумия сама по себе вряд ли способна вызвать зрительский энтузиазм. Необходим особо притягательный манок в виде звездного актерского имени, чтобы публика пожелала вступить на зыбкую грань между тем и этим светом, став свидетельницей путешествия героя по «мрачным безднам». На «Последнюю ночь последнего царя» и «Ван Гога» идут, чтобы увидеть Евгения Миронова. «Псих» стал театральным бестселлером только потому, что его беспроглядную темень озаряет свет и обаяние Сергея Безрукова. И в этом смысле критики были единодушны: «В «Психе» Житинкин открыл новую театральную звезду» (газета «Московская правда»), «Все-таки это самый солнечный актер «Табакерки» (газета «Известия»), «Он может стать одним из лидеров молодого театрального поколения» (газета «Вечерний клуб»).
