Я с трудом удержался от желания попросить Тодда замочить всех наших одноклассников, которые в свое время не так смотрели на меня – хотя бы начиная со второго класса. Но, услышав от него в трехтысячный раз «если я что-нибудь могу для тебя сделать – даже типа кого грохнуть, – ты типа только намекни», я, наконец, сообразил: ведь его новая жена Кэролайн – гражданка Швейцарии! Как это кстати!
В этот самый момент Тодд и Кэролайн стояли в нашей большой спальне и занимались тем, чем они занимались всегда: ссорились. Я настоял, чтобы Герцогиня уехала в город, занялась шопингом. Я совсем не хотел, чтобы она лицезрела то сумасшествие, что разыгрывалось сейчас передо мной.
А выглядело это так: Кэролайн Гаррет, на которой, кроме белых шелковых трусиков и белых теннисных кедов, не было больше ничего, стояла не дальше пяти футов от меня, заложив руки за голову и отставив локти, как будто копы только что прокричали ей: «Замри! Или я стреляю!» Ее огромные швейцарские сиськи болтались словно два наполненных водой воздушных шарика. Плотная грива обесцвеченных светлых волос ниспадала аж до самой ложбинки на ее попке. У нее были ярко-голубые глаза, высокий лоб и довольно красивое лицо. Она была настоящей Бомбой, такой типичной швейцарской коровой.
– Тотт, ты – тюпой дюрак! – говорила Швейцарская Бомба с акцентом, сильным, как запах швейцарского сыра. – Ты делаешь мне больну!
– Заткнись, ты, французская шлюха! – ответствовал любящий муж. – И стой смирно, черт тебя возьми, а не то надеру тебе задницу!
Тодд кружил вокруг жены, держа в руке моток скотча. С каждым оборотом триста тысяч долларов наличными все крепче впивались в живот Кэролайн, а ее бедра становились все более упругими.
– Это кто тут «шлюха», идьотт?! За такие слова я могу тебе мордб бить, так, Джордан?
Я кивнул:
– Так-так, Кэролайн, – давай, не тормози, смажь ему по морде. Только сдается мне, что твоему юродивому муженьку это только понравится! Если ты и впрямь хочешь его уесть, тогда лучше начни всем подряд рассказывать, какой он у тебя добрый да распрекрасный и как он любит лежать в постельке с тобой по воскресеньям и читать «Таймс»!
Тодд злобно покосился на меня, и мне стало интересно, как все же еврею из Квинса удалось сделаться настолько похожим на Фу Манчу [9]. Даже глаза у него стали слегка косоватыми, кожа чуть пожелтела, а борода и усы делали его просто копией Фу Манчу. Тодд всегда одевался в черное, и тот день не был исключением. На нем была черная тенниска от «Версаче» с огромной черной кожаной буквой «V» на груди и черные велосипедные шорты из лайкры. И тенниска, и шорты обтягивали его мускулистое натренированное тело, как вторая кожа, а чуть ниже поясницы из-под его велосипедных шорт отчетливо выпирали контуры короткоствольной пушки 38-го калибра, которую Тодд всегда имел при себе. Предплечья Тодда были покрыты жесткими черными волосами, густыми, как у оборотня.
– Не понимаю, зачем ты подзуживаешь ее, – пробормотал Тодд, продолжая обматывать жену скотчем. – Не надо обращать на нее внимания, так всем будет проще.
Бомба заскрежетала ослепительно белыми зубами:
– О, на себя не обращай вниманье, тебилль!
– Не «тебилль», а «дебил»! – придрался Тодд. – Кретинка швейцарская! А ну заткнись и не двигайся! Я почти закончил.
Тодд протянул руку к кровати и взял переносной металлодетектор – такие применяют при досмотре в аэропорту. Он начал водить детектором вверх-вниз по всему телу Бомбы. Добравшись до ее огромного бюста, Тодд на секунду притормозил… я тоже на секунду отвлекся… да уж, у Бомбы была просто отменная пара буферов.
– Я тебе говориль, идьотт! – с торжеством заявила Бомба. – Нет и нет звук! Это же бумажные деньги, не серебро. Зачем детектур обнаружит их, так? Зачем ты деньги тратил, тюпой предмет купиль? Я же говориль «не надо!», и я говориль «косёль»!
Тодд потряс головой и рявкнул:
– Еще раз скажешь «козел» – пеняй на себя. Думаешь, я шучу? Ну так давай, повтори еще раз! Но я все же тебе отвечу. На каждой стодолларовой банкноте есть тонкая металлическая полоска, и я просто хотел убедиться, что детектор не среагирует на такое количество баксов сразу. Вот, смотри, – Тодд вытащил стодолларовую бумажку из одной пачки и поднес ее к свету. На просвет хорошо была видна металлическая полоса толщиной с миллиметр, пересекающая банкноту от верхнего края до нижнего.
Довольный собой, Тодд сказал:
– Ну что, швейцарская гениальность, поняла? И больше во мне не сомневайся!
– Ладно, Тотт, но больше ты от меня ничего не получишь. Тебе надо беречь меня; я – красивая девушка! Я найду себе другого. Ты тут выделываешься перед своим приятелем, но главная в нашей семье все равно я, и ты, Тотт…
Швейцарская Бомба долго распространялась о том, как ее «Тотт» плохо с ней обращается, но я уже не слушал. Мне стало до горечи очевидно: в одиночку она не сможет провезти контрабандой достаточно налички, чтобы я мог провернуть действительно стоящее дельце. И хотя она порывалась набить баксами еще и свой чемодан, я лично считал это слишком рискованным: ей пришлось бы съездить туда и обратно десять раз, чтобы провезти все три миллиона. А значит, таможню придется проходить двадцать раз, по десять на каждой стороне Атлантики. Ее швейцарское гражданство гарантировало ей въезд в Швейцарию без проблем, да и шансы, что ее задержат на выезде изШтатов были практически нулевые. В принципе, пока кто-нибудь не предупредил американскую таможню, таких шансов вообще не было.
И все же – вновь и вновь играть с огнем, рискуя быть пойманным с поличным, казалось безрассудным. Рано или поздно что-нибудь пойдет не так. А три миллиона были лишь стартовой суммой. Если дело пойдет, я планировал переправить контрабандой в пять раз больше.
Я сказал Тодду и Швейцарской Бомбе:
– Мне очень неловко, ребята, что я тут встрял и мешаю вам убивать друг друга, но, если ты не против, Кэролайн, я бы хотел прогуляться наедине с Тоддом по пляжу. Не думаю, что ты одна сможешь провезти достаточно бабок, поэтому нам нужно еще покумекать, а я предпочитаю не говорить о таких вещах в доме.
Я протянул руку к кровати, взял портновские ножницы и сунул их Тодду:
– На, разрежь ее путы, и пойдем прошвырнемся на пляж.
– Да ну ее, – сказал Тодд, отдавая ножницы Бомбе. – Пускай сама разрезает. Будет чем заняться. А то разговаривает больно много. По магазинам шляется да разговаривает – только этим и занимается.
– О, просто смешной человек, ты, Тотт! Какой великий любофнк! Смех, да и только. Ступай, Джордан, гуляй его дольше. А я в тишине и спокойствии сама себя разрежу.
