– Я рад, что и тебе хорошо, Николай Николаевич. Вот экзамены только. Много ли ты уже сделал?
Знаешь, мне иногда совсем не верится, что ты так далеко. Мне кажется, стоит приехать в Москву и я тебя увижу. Но в Сарапуль немыслимо. Даже о Вологде думаю с трепетом, ибо едва ли выберется время. И почему я бросил командировку?
Вот набежали тучи. М[ожет] б[ыть] придет освежающий дождь. От всего сердца целую тебя, дорогой Николай Николаевич, и пиши, пиши.
Жму руку П. Мих-ча[254]. Твой ВК [подпись][255]
АХ, ф. 81, д. 17, л. 125–126
4 июля 18[90] г., Троекурово [Московской губернии]
Дорогой друг, Николай Николаевич, перед тем, как сесть за письмо к тебе, я, зажигая свечи, думал: отчего я так редко пишу? И подумал, что это всегда и во всем так. И придумал, что отчасти сему причиной нек[ая] невыдержанность, отчасти же (и в главном) свойство характера. Не могу я писать, хоть меня режь, хоть убей! А теперь что-то нелепое напало. Напр[имер], с отъезда отца я написал ему всего 1 письмо; обыкновенно же пишу раз в 10 дней и чаще. Вчера еле принудил себя написать ему коротенькую записочку с извещением, что не пишется.
Успел я за последнее время похворать (к счастью без флюса!), что и помешало мне видеть сестер твоих[256]. Завтра поеду, хоть и не вовсе поправился: очень хочется повидаться.
Прочитав, что ты еще не занимаешься, порадовался, ибо у меня крайне мало сделано: поклевал Янжула[257], догму[258] да Гражданское. А Вещное Гамбаровское[259] у меня есть, хоть, по обыкновению, и не полный курс (нет конца сервитутов[260] и III главы). Надеюсь достать, а где – пока не знаю; по правде, и думать не хочется. Скучная это история. Пока можно и чем то другим заняться.
Кроме лекций читаю только всякий сброд. Серьезных занятий никаких, изредка лишь лезут в голову Зыряне, да полит[ическая] экономия, да обычное право. Хотелось бы сразу очутиться в средине конечной работы, а начинать стыдно перед папой, которому обещал отдыхать, что и д[окто]р мой предписал, ибо стар и слаб становлюсь.
Пиши, Николай Николаевич, не сердись: вот и я написал 2-е письмо. Крепко жму твою руку, желаю здоровья полного. Кланяюсь П. М-чу[261].
Твой ВК [подпись][262]
АХ, ф. 81, д. 17, л. 128–129
[5 ноября 1890 г., Москва]
Голубчик мой, Николай Николаевич, вчера меня схватила изрядная лихорадка, да и зубы заныли. Наглотавшись коньяку и хины, я проспал 12 часов и сегодня здоров; голова лишь похожа на котел. Выходить далеко все же боюсь и потому к вам обедать не попаду. Вечером же, м[ожет] б[ыть], прийду к Абрикосовым[263]. А завтра не зайдешь ли ты на 1 ч[ас] ко мне? Очень бы хотелось тебя видеть. Как твое здоровье? Ночи? Голова?
– Ник. Ив. Астров[264] просил мне вчера передать тебе, что он у тебя сегодня не будет, а что завтра именины Алекс. Конст. Сизова[265] (напоминает «на всякий случай»).
Целую тебя и жду завтра к себе.
Всем хорошенько поклонись.
Твой ВК [подпись]
5. XI. [18]90. М[осква].
АХ, ф. 81, д. 98, л. 124–126
28 декабря [18]90 г., Одесса
Поздравляю тебя с Новым Годом, дорогой мой Николай Николаевич, и шлю тебе мои след[ующие] пожелания: 1) быть здоровее, много, много здоровее, 2) кончить экзамены, 3) уехать за границу для работ по госуд[арственному] праву, 4) побольше заниматься сей наукой, 5) полного успеха во всех делах и самых, самых маленьких неприятностей (т[ак] к[ак] уж без них жизнь немыслима и, пожалуй, неск[олько] бесцельна). Пожелал бы тебе побольше благоразумия и послушания добрым советам, но при исполнении других пожеланий, это, м[ожет] б[ыть], и не нужно.
Завтра поздравь всех своих от меня и передай им мои искренние и лучшие пожелания.
Вспомнил ли ты меня при вскрытии достопримечательных арбузов в гипсе? Я много раз вспоминаю тебя и всю вашу влекущую меня к себе семью и вспомню при бое часов, к[о]т[о]р[ы]й у нас будет на 1/2 часа позднее, что в Москве. – Что-то ты делаешь? Что теперь у вас? – Я … я по прежнему не вижу времени и даже свои часы вижу лишь утром при пробуждении (достаточно позднем) и при усыпании на кровати (тоже позднем), а то часы сами по себе, а я сам по себе. Дома я почти не бываю, занимаюсь всего раз часа 3, а то голова моя в совершенном покое, за исключением коротких мгновений, в к[o]т[o]р[ы]е я [нрзб.] отлететь от мира, т. е. пронизанных [нрзб.] туманом улиц или веселых (а под час и скучных) гостиных. Впрочем, в этом году я веду все же более благоприятную жизнь, нежели раньше. Спускаюсь за город, к морю, но 2-мя чудными днями не захотел воспользоваться а теперь из-за погоды.
Здесь все на своих местах и также пахнет кислятиной. Лишь одна новость – скончался Никонор. Царствие ему небесное! – Скоро ли ты мне напишешь?
Приеду я не раньше 11-го, т[ак] к[ак] меня на свой риск удерживает брат[266]. Опять не побывал на [нрзб.].
– Крепко тебя целую, голубчик. Передай мой большой поклон всем. – Пиши.
Твой ВК [подпись]
АХ, ф. 81, д. 98, л. 108–109
5 января [18]91 г., Одесса
Крепко целую тебя, дорогой мой Николай Николаевич, за телеграмму и поздравление. Знаешь, я получил ее лишь вчера, т[ак] к[ак] она доставлена почтой (проволоки поломались). Когда я хотел послать Вам телеграмму, отец сказал мне, что она дойдет не скорее письма, а т[ак] к[ак] в письме больше скажешь, то я и послал письмо.
«Программы»[267] я не получил, верно, пропали, а м[ожет] б[ыть], ты собирался послать да забыл. Но как мне было на тебя досадно! Ведь просил тебя написать по пунктам, что делать [нрзб.]! А ты и не подумал. Благодарю за столь лестное внимание.
Душевно радуюсь «примирению» с Зографом[268]. Анучин начинает проявлять задачи президентства[269]. Дай же Бог, чтобы он твердо шествовал по сему лучезарному пути.
Возьмет ли Алексей Ник.[270] редактирование?
– Еще 3 дня пребывания здесь – Reise nach Moskau. Счастлив ты, кто в одном городе соединяет привязанности[271]. У меня же вечный разлад: и уехать хочется и уехать жаль. А тут еще номадийская наследственность. – Вот пришел отец обедать. До свидания [нрзб.]. Целую тебя, голубчик.
10-го я в Москве, 11-го у тебя. Поклон мой всем. Еще раз до свидания.
Твой ВК [подпись]
Поедем 12-го в Эрмитаж? Если нужно записаться пораньше, запиши и меня, пожалуйста[272].
И еще просьба к тебе, дорогой Коля. Я тут неприятную вещь устроил. Казмин[273] дал мне оттиск своих «Судов», а забыл его взять домой и оставил у него. Мне теперь очень неловко. Пожалуйста, когда увидишь его, попроси этот мой оттиск, скажи, что я опечалился, спохватившись о нем дома, и скажи, что просил тебя переслать его мне. Но … можешь и не пересылать, а похрани, пожалуйста, у себя. Еще раз целую тебя и жму твою руку.
