На Гаррисе были джинсы. Черные. И черная футболка в обтяжку. Она обрисовывала мощный торс и крепкие бицепсы. Руки до локтей обнажены и покрыты гусиной кожей — в холле было холодней, чем в эскимосском иглу.
— Идиотский педераст! — выкрикнула Луиза. — Какого дьявола вы тут делаете?
— Исполняю для вас серенаду.
Луиза открыла рот и снова его закрыла. Она посмотрит на него вот так, молча, минуту или две, а тем временем сообразит, что предпринять. Он устроился с удобством и явно не собирался вставать, не обращая внимания на гусиную кожу. Он продолжал улыбаться, и, в то время как Луиза только и могла, что любоваться собственным отражением в его очках, он явно разглядывал ее сверху донизу.
— Гаррис, — выдохнула она и прислонилась к двери. — Полагаю, настало время нам с вами слегка объясниться.
— Объясниться? — Гаррис вытянул ноги.
— Да, я так думаю.
— Ну а я так не думаю. Незачем нам с вами объясняться. Я считаю, нам с вами надо заняться любовью.
Луиза подумала, что дело куда более серьезно. Она не собиралась, стоя на пороге, рассказывать о своем положении, но Гаррис, видимо, возымел твердое намерение покорить ее, если не сказать больше. На минуту ей стало жаль его: валяется на полу при арктическом холоде, притворяясь, что не дрожит под тонким слоем бумажного трикотажа. Чего доброго, готов предъявить свой генетический материал прямо здесь, на месте, а это было бы для него пустой тратой времени.
— Гаррис… — Луиза запнулась, подыскивая подходящие слова. — Что я сделала, чтобы заслужить подобное?
— Ты тоже меня хочешь. — Он расплылся в улыбке. — Не притворяйся, что это не так. Ты явилась ко мне в квартиру и практически набросилась на меня.
— Но… — Луиза сдала позицию и распахнула дверь. — Слушайте, почему бы вам не войти?
— Само собой.
Он вскочил с ковра в холле, словно подброшенный катапультой. Сгреб кассетник и ринулся к двери.
— И объясниться, — уточнила Луиза.
— Как скажете. — Он пожал плечами, неохотно соглашаясь, и Луиза отступила в сторону, пропуская его. Гаррис проскочил мимо нее и устремился в спальню.
— В кухню! — скомандовала Луиза.
— Разве мы не можем поговорить здесь?
— Нет.
Луиза заглянула в спальню, бросила на Гарриса повелительный взгляд и промаршировала в кухню.
— Ладно, в кухне так в кухне.
— И пожалуйста, выключите музыку. Она слишком громкая и мешает думать.
Музыка оборвалась. Луиза устроилась на одном из кухонных стульев и ждала, когда появится Гаррис. Журнал о воспитании детей все еще был зажат у нее в руке. Она швырнула его на стол. Надо найти способ объяснить Гаррису положение дел, и сделать это со вкусом. Сунуть ему под нос журнал было бы не слишком деликатно. Совсем недавно Гаррис затратил бездну усилий, чтобы соблазнить ее. Мужчина должен блюсти свое самолюбие. К тому же Гаррис — актер. Эго артиста требует известного уважения.
— Гаррис!
Молчание. Вообще ни звука. Луиза заправила волосы за уши. Он все еще у нее в спальне. Неужели уснул? Не может быть. Она встала и заорала:
— Гаррис! Немедленно иди на кухню, не то я тебя вышвырну вон!
Ответа не последовало. Луиза осторожными шажками дошла до спальни, опасаясь худшего. Только бы он не валялся голый на постели. Только не это. Гаррис возник на пороге, едва она добралась до открытой двери. В руке у него была книжка об именах для детей. Луиза оставила ее накануне вечером на ночном столике, пролистав в очередной раз перед сном. Пальцы Гарриса держали уголок обложки, как ручку ночного горшка. Физиономия перекошенная, словно он испытывал острый приступ расстройства желудка.
— Дай сюда. — Она выхватила у Гарриса книжку. По-быстрому удрала на кухню, бросила книжку на стол и повернулась к Гаррису, готовая разъяснить ситуацию окончательно и бесповоротно.
Другой рукой Гаррис протягивал ей связанный из желтой шерсти клин с воткнутыми в него двумя спицами. Луиза хотела связать пару башмачков. Неужели она оставила вязанье на полу возле кровати? Точно, оставила. Вместе с пособием по вязанию, на обложке которого был изображен прелестнейший ребеночек в вязаном комбинезончике. Этим пособием Гаррис помахал у нее перед носом. Судя по сдвинутым к переносице бровям и раздувающимся ноздрям Гарриса, все это было для него глубоко болезненным открытием. Но ведь он сам виноват! Она ни в какой мере не поощряла его попытки объясняться с ней на языке обезумевшего тела. Она точно знала, что нет.
— Послушайте, Гаррис, все это совсем не ваше дело, но я чувствую, что должна была вам сказать…
Луиза умолкла. Просто не знала, что делать. Гаррис сорвал с себя очки, и Луиза увидела, что он плачет. Она отступила за кухонный стол. Слезы обильно текли по щекам Гарриса. Что на это скажешь?
— Это так прекрасно, — произнес он сдавленным голосом, потрясая ее вязаньем.
— Ничего подобного, — искренне ответила она.
Назвать прекрасным этот нескладный лоскут неумело выполненного вязанья мог бы только человек, склонный к преувеличениям.
— Вот это! — заявил он, протягивая ей пособие по вязанию с младенцем в комбинезончике на обложке.
— Ах, это. Да, очень милый малыш.
— Вы! — сказал он, вытянув руку и указывая на Луизу жестом регулировщика уличного движения.
— Я? — Это было уже чересчур: Луиза не вполне понимала, чем она привлекает внимание мужчин, но уж конечно не красотой. — Я вовсе не прекрасна.
— Мать! — высказался он с предельной лаконичностью.
— О, я поняла, что вы имеете в виду. — Все оказалось проще, чем она думала. Гаррис поразительно быстро все понял. — Да. Я — мать.
Луиза нахмурилась. «Я — мать, ты — Тарзан». С кем она так разговаривает? С Кинг-Конгом? Она улыбнулась Гаррису вполне цивилизованно и начала снова:
— Да, Гаррис, я жду ребенка, вы правильно поняли. Это немного неожиданно, но я счастлива теперь, что так произошло. Вероятно, мне следовало сказать вам раньше, но мы не так уж близко знакомы, и…
Она не договорила, потому что Гаррис схватил ее. Луиза попыталась его оттолкнуть, но Гаррис явно играл в регби. Он так крепко сжал ее в объятиях, что стало трудно дышать. Луиза вся напряглась, но через несколько минут, убедившись, что ей не угрожает насилие, решила, что лучше расслабиться. Руки у Гарриса были теплые, и она так хорошо чувствовала себя в объятиях сильного мужчины.
— Спасибо, — пробормотала она ему в плечо.
Гаррис отстранил ее от себя и посмотрел на нее темными затуманенными глазами.
— Господи, Луиза, это ошеломительно. Я так счастлив за вас. Я за вами присмотрю!
Его заявление было таким торжественным, и Луиза не решилась сказать, что присмотрит за собой сама. Она похлопала Гарриса по бицепсу:
