Поход подготовили на редкость основательно, с учётом возможных неожиданных партизанских движений противника. Только с надёжным тылом можно было отправляться в наступление. Особыми распоряжениями Суворов предупреждал возможные конфликты с мирным населением. После пражских и виленских событий многие солдаты были настроены озлобленно, дух мести витал над армией. Но Суворов не допускал войн с безоружными. На местное население — в особенности на православных белорусов — Суворов в походе опирался. С католическим польским крестьянством было сложнее, но и с ними русская армия обходилась без мародёрства и карательных акций.
К Варшаве повёл свой корпус и Дерфельден. В Станиславове к армии Суворова присоединились войска генерала Ферзена. Тучи над польской революцией уже сгустились. У Кобылки авангард Суворова столкнулся с пятитысячным польским отрядом генерала Мокрановского. Суворов лично пошёл в атаку с кавалерией, как и под Брестом, отрядив на фланги Исленьева и Шевича. Бой продолжился в перелесках, затруднявших движение конницы. Суворов приказал кавалеристам спешиться, началась сеча. Сабельная атака спешенных кавалеристов (их поддерживал единственный батальон егерей!) была предприятием поразительным. Переяславский полк при поддержке казаков обошёл польские позиции, пробрался через болота и ударил неприятелю в тыл. В итоге Суворов получил возможность честно написать в рапорте: «Неприятель весь погиб и взят в полон».
У Кобылки Суворов остановился и разбил лагерь. Владелец деревушки — пожилой граф Унру — был настроен пророссийски и давно почитал Румянцева и Суворова. Казаки, приняв его за действующего польского генерала, под конвоем привели к Суворову. Суворов обнял его как старого товарища. В усадьбе графа Унру состоялся совместный дружеский обед русских и пленных польских офицеров. О тех днях сохранился милый исторический анекдот, пересказанный Денисом Давыдовым: «Суворов спросил у графа Кенсона: “За какое сражение получили вы носимый вами орден и как зовут орден?” Кенсона отвечал, что орден называется Мальтийским и им награждаются лишь члены знатных фамилий. Суворов долго повторял: “Какой почтенный орден!” Потом обращался к другим офицерам: “За что вы получили этот орден?” Они отвечали: “За Измаил”, “за Очаков” и т. п. Суворов саркастически заметил: “Ваши ордена ниже этого. Они даны вам за храбрость, а этот почтенный орден дан за знатный род”».
В Кобылке 19 октября к Суворову присоединился корпус Дерфельдена. Вся тридцатитысячная армия теперь была собрана в кулак. Суворов уже решил судьбу Варшавы, из-под которой недавно ретировалась армия прусского короля Фридриха Вильгельма… Начались насыщенные учения, в приказе Суворова говорилось: «экзерцировать так, как под Измаилом». Для штурма заготовлялись плетни, фашины, лестницы. Правой рукой Суворова при подготовке штурма становится верный боевой товарищ и ученик Илья Алексеевич Глухов (1762–1840), в то время — инженер-капитан. После победы, с подачи Суворова, о нём вовсю заговорят на высочайшем уровне. Илья Глухов был настоящим чудо-богатырём, таких Суворов привечал и расхваливал громогласно и цветисто, чтобы они стали высокими маяками для других. Под Измаилом он был поручиком — и Суворов настойчиво хлопотал перед императрицей о награждении умелого и расторопного инженера, вникая в его судьбу даже из пасмурной Финляндии. Тогда, под стенами грандиозной турецкой крепости, Глухов был неустанным помощником главного квартирмейстера Петра Никифоровича Ивашева, произведённого в секунд-майоры за храбрость и расчётливость. Рядом с Суворовым и Ивашевым Глухов был и при подготовке штурма пражских укреплений (речь идёт о названии предместья Варшавы). В реляции Румянцеву «О штурме прагских ретранжаментов» Суворов укажет: «Пункты, на которые приступ вести надлежало, и пункты, где колонны для атаки начального сигнала ожидать должны были, поручено было указать правым четырем колоннам генерал-порутчику Потемкину, и левым трем колоннам генерал-порутчику Ферзену, по прожекту инженер-квартермистра Глухова». Ивашев под Прагой был уже подполковником, а в финале похода 1794 года он получит полковничий чин. После Пражской виктории Суворов так рьяно ходатайствовал за своего любимца Глухова, что Екатерина заметила в письме Гриму: «Граф двух империй расхваливает одного инженерного поручика, который, по его словам, составлял планы атак Измаила и Праги, а он, фельдмаршал, только выполнял их, вот и всё». Это о Глухове. Если Суворов так высоко ставил его искусство и не жалел красок для выражения восторгов — значит, он всерьёз считал Глухова незаменимым, доверял ему. А что может быть важнее при серьёзном штурме, чем доверие полководца инженеру. Во время Итальянского похода инженер И.А. Глухов носил уже чин полковника, он отличится при штурме Александрии. А закончит службу, как и Пётр Ивашев, в высоком для инженера чине генерал-майора. После штурма Праги Глухов получит Георгия четвёртой степени с почётной формулировкой: «За особливое искусство, доказанное снятием плана Прагского ретранжамента для устроения батарей, тако ж и за отличное мужество, оказанное при приступе». Глухов оставался одним из лучших русских военных инженеров и в годину Отечественной войны.
Румянцев не дремал, наблюдая за сражениями из тихого далека. 29 октября он писал графу Рымникскому: «Я вижу впротчем теперь очень внятно, что ваше сиятельство все обстоятельства и происшествия, следственно и все то, что касается до вашего предприятия, с лучшей пользой службы соображаете, и что ваше сиятельство все то в себе самих и в соревности ваших подчиненных находите, чего вы от помощи союзных ожидали. И то уверительно не без удивления, что все старания и предложения вашего сиятельства в сем виде были вовсе тщетны и без всякого уважения на поводы, чтобы тамо наводили и на саму видимую пользу общественных действий; и что сие единственно и едино виной было, что Варшава могла без помехи жизненными средствами запасаться, и что все войски возмущенных способы нашли, так из Литвы как из Пруссии скрытым ходом к Варшаве пробраться и теперь оную и Прагу саму, коя тоже хорошо укреплена, соединенными силами и по всему видимому наивсекрайнейше и отчаянно оборонять. Я долженствовал полагать и то по рапортам самим вашего сиятельства, что прусские войски их пост при Закрочиме оставили и что Мокрановской недалеко от того Буг переходил, но теперь оказывается сие вовсе напротив, и что генерал Фаврат тамо неподвижно стоит, и что Мокрановской Буг при Броках перешел… Я рассматривал с многой прилежностию мне присланной план, по которому Прага, хотя бы и слабо, но двойным укреплением обведена, из которых, по мнению искусства знающих мужей, при взятии одного останавливаться не должно и удерживаться вовсе не можно; и я оканчиваю сие с тем удостоверением, что все уже учинено, что только в способах и в возможности находится и что ваше сиятельство еще один раз и то пред вашим приближением к Праге, испытали союзных по крайней мере так далеко подвигнуть, что каждой от своей стороны хотя бы доказательствами неприятеля пугал, коему никакой надежды ко спасению и действительно не остается, разве в своем ускорении той или другой державе».
