У него в груди сладко екнуло сердце.
Он сел на пуфик рядом с Милли. И проговорил для начала:
– Никаких распоряжений насчет меня пока не вышло. Видимо, отпуск не отменят, но отставки мне не видать как своих ушей. И поближе, в Россию, переведут вряд ли.
– Очень жаль, – проронила Мусина-Пушкина.
– Жаль, конечно, но не фатально. Я еще вернусь в Петербург. И надеюсь, что навсегда. Вы меня дождетесь?
Милли подняла брови.
– То есть как «дождусь»? Вы о чем?
– Не уедете за границу? Не решите со мной порвать?
Она покусала губки.
– Не решу, пожалуй… За границу же, возможно, поеду – по одной серьезной причине.
– К дочке?
– Да.
– Расскажите о Машеньке.
Милли с удовольствием улыбнулась.
– Что рассказывать? Очень, очень славная девочка. И необычайно серьезная.
– Вот как?
– Подойдешь, бывало, к кроватке, чтобы посмотреть, хорошо ли спит, а она не спит. Молча лежит с открытыми глазками. Вроде думает о чем-то. Ни с одним из моих сыновей не было такого.
– А еще, еще?
– Кушает неважно. Иногда животик болит. Мы давали ей укропную воду, и она тогда не плакала.
– Закажите ее портрет. И пришлите мне. Я его вставлю в медальон и носить стану на груди. Вместе с ладанкой.
– Закажу непременно.
Появилась Софья Николаевна и произнесла приглашающе:
– Господа, просим всех в столовую.
Лермонтов сидел за столом рядом с Мусиной-Пушкиной, а Аврора – с Андреем Николаевичем. После ужина почитали стихи, дамы помузицировали, а в конце вечера Михаил и Андрей проводили сестер к их экипажу. Целовали им ручки. Приглашали приехать еще – завтра, послезавтра… Сестры обещали.
Поднимаясь по лестнице, Михаил сказал:
– Ты счастливее меня, оттого что Аврора теперь свободна и ничто не мешает вам соединиться.
Карамзин усмехнулся.
– Да, ничто. Но имеется некто, кто невольно мешает.
– Кто? Додо?
– Совершенно верно. Ты ведь знаешь, что ее младшая дочка – от меня?
– Знаю, но Додо замужем и не собирается разводиться.
– Да, а совесть? Как я буду смотреть ей в глаза, ежели женюсь на Авроре?
– Да она будет только рада, если ты обретешь семью.
– Сомневаюсь.
– Я уверен в этом.
– А Эмилия со своим расстанется?
– Мы не говорили об этом теперь. Раньше не хотела, а сейчас не знаю.
– Мы с тобой в любви несчастливы оба, – резюмировал Карамзин.
Но поэт не согласился.
– У тебя есть все-таки надежда на Аврору. У меня же надежды не имеется вовсе.
– Ну, не говори: а Щербатова?
– Разве что Щербатова.
Попрощавшись с хозяевами, сумрачный и печальный, он поехал к бабушке.
1
Лермонтова разбудили в семь утра. Он сначала не понял, что случилось, и смотрел на Андрея Ивановича невидящими глазами. А слуга втолковывал:
– Михаил Юрьевич, барин, к вам господин военный из штаба.
– Из какого штаба?
– Не могу знать. Говорят, с пакетом.
Натянув на себя брюки и шлафрок, вышел из своей комнаты. И увидел порученца Главного штаба – тот служил у дежурного генерала Клейнмихеля. Козырнув, передал письмо в конверте и сказал своими словами:
– Так что вам предписано в сорок восемь часов покинуть Петербург. Ибо срок отпуска давно вышел.
– У меня медицинское заключение о заболевании.
– Вы лечение продолжите на Кавказе.
– Ожидаю высочайшего распоряжения о моей судьбе.
– Вот оно и есть, в сем конверте.
– Я подам жалобу. Это произвол.
Офицер усмехнулся.
– Если только Господу Богу… – И добавил, смягчившись: – Говорю по-свойски: лучше поезжайте. Если хлопоты всех ваших друзей не окажутся напрасными – вас вернут с дороги. А теперь нельзя не послушаться, надо ехать.
Михаил тяжело вздохнул.
– Понимаю. И благодарю за совет.
– Я от чистого сердца, правда.
Бабушка, узнав о решении наверху, побледнела и выронила платочек из рук.
– Господи, что же это? Мы ведь так надеялись…
Он зло процедил сквозь зубы:
– Значит, зря надеялись. Распорядитесь насчет моих вещей. Я поеду попрощаться с друзьями. Послезавтра должен выметаться из города.
У Елизаветы Алексеевны потекли слезы, и она, обессиленно села на кушетку. Внук поцеловал ее в щеку, стараясь утешить.
– Полно, полно плакать. Я еще вернусь.
Поскакал сначала к Краевскому – тот сидел за гранками новой книжки «Отечественных записок». От известия широко раскрыл глаза.
– Ехать? В сорок восемь часов? Да они взбесились!
– Нет, они гнут свою линию. Это я в бешенстве.
Он отказался от кофе и поехал к Ростопчиной. Та заверила: передаст Эмилии его просьбу быть сегодня вечером у Карамзиных. А потом сказала:
– Я вчера посещала гадалку – Александру Филипповну Кирхгоф. Удивительная старуха. Знает все о нас и предсказывает судьбу. Поезжайте к ней – пусть раскроет будущее, чтобы знать, как избегнуть опасностей.
– Я не верю в ее гадания, – покачал головой поэт.
– А вот Пушкин верил. И она ему предсказала, что бояться должен в тридцать семь лет белого человека в белом мундире. Все сошлось точно…
– Верил, да не смог избежать плохого.
– Может, вам больше повезет?
Она дала адрес на Невском. Это было недалеко, и поручик решил завернуть к ворожее смеха ради.
Кирхгоф жила во флигеле небольшого дома с полуколоннами. Лермонтов позвонил внизу в колокольчик. Дверь отперла смуглая служанка, уроженка юга, но не кавказского – видно, из Бессарабии. Проговорила с акцентом:
– Нет, мадам сегодня не принимать. Болеть.
– Передай, пожалуй, что пришел поэт Лермонтов, завтра я уеду на Кавказ и зайти больше не смогу. Очень нужно потолковать.
– Хорошо. Быстро доложить.
Удалилась, не пропустив его внутрь. Но действительно ходила недолго.
– Да, мадам соглашаться. Можете идтить.
В доме пахло мускатным орехом. Михаил разделся и пошел вверх по лесенке. Навстречу ему выплыла гадалка – высокая немка лет под семьдесят, в черном шерстяном платье и черном кружевном чепчике. Посмотрела на него внимательными глазами. Улыбнулась полным здоровых зубов ртом.
– Проходи, мин херц, извини, что заставила стоять на крыльце, я действительно прихворнула нынче, но тебе отказать не могла.
– Благодарствую, Александра Филипповна.
Проводила в комнату с занавешенными шторами, запалила на столе три свечи. Пригласила сесть. Взяла за левую руку и стала вглядываться в лицо.
От пристально-сверлящего взгляда даже ему, герою Валерика, стало не по себе. Он спросил, запинаясь:
– Что же вы видите, уважаемая?
Облизав морщинистые губы, та ответила на вопрос вопросом:
– Подарили тебе кинжал… убиенного человека… зверски убиенного… правда ведь?
– Точно, подарили. – У поручика внутри все похолодело. – На Кавказе, его вдова подарила.
