Теперь Даусон остался один. Бывшие при нём трое патрульных были перебиты. Но сам сержант уходил невредимым. Он достиг уже лесной опушки и скрылся за первыми деревьями. Теперь взять его было уже трудней. Каждая из стоящих в лесу сосен или елей, каждая куча бурелома служили ему укрытием, из-за которого он мог вести огонь по преследователям.
Партизаны, подбежав к опушке, остановились: свистнула пуля, посланная из-за дерева сержантом.
- Теперь его так просто не возьмёшь, дьявола, - сказал молодой партизан с досадой.
Другой, постарше, сняв рукавицу и вытирая влажную огненно-рыжую бороду, сказал тяжело дыша:
- Ладно. Возьмём. Вот что. Ты, Олёкса, валяй за лыжами. Оборачивайся быстрёхонько, а камман никуда не подевается за то время. След его ясней ясного, уйти ему в том лесу некуда. На лыжах мы его в одночасье настигнем, не будь я Василий Демидов.
Олёкса, к которому обращена была речь Василия Демидова, тотчас повернулся и побежал за спрятанными лыжами. Трое оставшихся партизан отошли к крайней избе. Они приготовились спокойно ждать, и один из них полез даже в карман стёганых штанов за кисетом, чтобы до возвращения Олёксы с лыжами перекурить. Но кисет так и остался в кармане, а владелец его с удивлением глядел, как нивесть откуда взявшаяся чёрно-белая густошёрстная собака с яростным лаем кинулась по оставленному англичанином следу прямо в лес.
Она проваливалась в снег чуть ли не с головой, но, высоко подпрыгивая, барахтаясь и вздымая тучи снежной пыли, упорно продвигалась вперёд, всё время не переставая яростно лаять.
Одновременно с этим партизаны увидели, как следом за собакой, а потом и обгоняя её, промчался маленький, коренастый лыжник и, размахивая охотничьим дробовиком, быстро скользнул на лесную опушку.
- Эй - закричал рыжебородый Демидов, - парень, как тебя, охотничек, воротись. Там камман засел. Слышь...
Глебка слышал, но возвращаться и не думал. Он знал, что там, за деревьями, камман. Он знал больше того, знал, какой враг засел за деревьями, и потому-то и не подумал вернуться. Не только предостерегающий крик партизана, но и вообще никакая сила на свете не могла бы вернуть его. Им владела неукротимая ярость, и Глебка летел к лесной опушке, легко прорезая подбитыми нерпой лыжами рыхлый снег.
Должно быть, сержант заметил нового преследователя и оценил опасность, какую для пешего представляет в лесу лыжник. Один за другим раздались три выстрела. Две пули свистнули над Глебкиной головой, одна срезала толстую еловую лапу, бесшумно упавшую в рыхлый снег. Но за тем всё смолкло. Похоже было на то, что Даусон, который уже давно вёл перестрелку с партизанами, истратил все патроны. Впрочем, могло быть и так, что он нарочно подпускает преследователя поближе, чтобы верней уложить его, тем более, что сержант должен был уже разглядеть, что преследователь его просто мальчишка, вооружённый охотничьим дробовиком.
Но Глебка вовсе не думал об угрожавшей ему опасности. Он ни о чём сейчас не думал, кроме того, что должен настигнуть этого краснорожего.
И он настиг его. В занесённом глубоким снегом лесу пешеход совершенно беспомощен. Сержант Даусон скоро понял это. Преследователь приближался с неотвратимой быстротой, в то время как сержант, задыхаясь и проваливаясь в снег почти по пояс, едва продвигался вперёд?
Поняв, что уйти от лыжника невозможно, сержант Даусон остановился, чтобы встретить преследователя лицом к лицу. Спрятавшись за толстый ствол сосны, он трижды выстрелил. Когда он потянулся к поясу за новой обоймой, то обнаружил, что патронов больше нет. Он ещё раз обшарил висевшие на поясе два патронташа и убедился в этом окончательно. Но тут дрожавшая рука наткнулась вдруг на кобуру револьвера. А-а, чёрт побери! Он ещё не безоружен. Его ещё не возьмёшь голыми руками. Он ещё сумеет сделать в этом мальчишке несколько дырок, отнять у него лыжи и уйти от этих партизан, которых опередил по крайней мере на полмили.
Сержант Даусон бросил в снег бесполезную теперь винтовку и выхватил револьвер. Впрочем, он не торопился стрелять. Теперь каждый выстрел был на счету. В его распоряжении была всего одна обойма. Можно было не торопиться со стрельбой и потому, что противник вооружён был дробовиком, не обладавшим, как и револьвер, дальним боем.
...Видимо, не торопится стрелять и мальчишка... Он бежит, размахивая своим ружьём, словно собираясь схватиться с врагом в рукопашную, маленький, бесстрашный и неукротимый.
Сержанта Даусона внезапно охватывает нервная дрожь. Он ловит себя на том, что готов повернуть и бежать дальше в лес, бежать от этого русского мальчишки. Он боится, и этот почти безотчётный страх путает мысли и сбивает движения. Он поднимает револьвер раньше, чем рассчитывал, и рука его нетверда. Она становится ещё менее твёрдой, когда Даусон видит, как преследователь, вдруг остановившись и, видимо, ясно разглядев его, вскидывает своё ружьё.
Враги стояли лицом к лицу, и теперь всё решало мгновенье, может быть, одно единственное мгновенье, так как Глебка стрелял почти навскидку. Он вскинул ружьё, как только увидел лицо высунувшегося из-за соснового ствола сержанта. Палец сам собой лёг на спусковой крючок. Мушка остановилась на переносице, чуть левее прищуренного глаза сержанта, который в свою очередь прицеливался в Глебку из револьвера.
Два выстрела прогремели почти одновременно. Пуля сержанта свистнула у Глебкиного уха и впилась в ствол ближайшей сосны. Дрогнувшая рука подвела Даусона. Зато Глебка влепил весь заряд дроби прямо в лицо сержанта и ослепил его. Сержант подскочил на месте, завизжал, выронил револьвер, вскинул руки к глазам, сделал вслепую несколько шагов, собираясь куда-то бежать, но тут же просел правой ногой выше колена в снег, опрокинулся на бок и забился в невылазной снежной каше.
Буян, яростно барахтаясь в пухлом снегу, приблизился, наконец, к краснорожему. Он давно зачуял и узнал врага. Он не забыл пинков и выстрелов сержанта у сторожки возле Приозерской. Шерсть на загривке Буяна стояла дыбом, глаза налились кровью. Злобно рыча, он кинулся на врага. Но тут вмешался подбежавший Глебка.
- Буянко, назад! - закричал он повелительно.
Он не хотел вмешательства Буяна. Этот визжавший и корчившийся на земле краснорожий - это была его, Глебкина, победа.
- Назад, - повторил Глебка резко и сурово, схватив пса за загривок.
Буян, всё ещё рыча и обнажив в грозном оскале клыки, вопросительно поднял на Глебку умные глаза. Он не понимал хозяина. Глебка и сам едва ли понимал, что с ним творится. Он не мог бы объяснить своих чувств в эту удивительную минуту торжества над поверженным к его ногам врагом...
Сержант, всё ещё продолжая верещать и не отнимая рук от глаз, стал подниматься на ноги. Из-за деревьев вынырнуло четыре лыжника-партизана. Самый молодой из них, тот, которого давеча называли Олёксой, крикнул подбегая:
