Я напрягся. Стоп! Так ведь можно незаметно для себя предать Гогу. Да, дескать, а что вы хотите: возраст все-таки… Этак развалясь на мягких кожаных подушках с чашечкой кофе – доверительно, с глазу на глаз.
Я знал, что главный наш коммунист, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС товарищ Романов пытается убрать Товстоногова из театра, что тот висит на волоске, что кто-то из Москвы, высокопоставленный, пытается противодействовать Романову. И мое убаюканное «да» могло послужить той каплей, которая качнет чашу весов. Тем более что я убежден: кое-кто из театра уже побывал в этом кабинете. Как он вел себя? Неизвестно…
Я, собравшись с духом, опроверг весь «негатив» и, придя в театр, рассказал все Георгию Александровичу. Тот поблагодарил. А потом с грустью добавил:
– А знаэте, распустили слух, что я – жидомасон… и что Райкин будто бы переправляет бриллианты в Израиль.
Все это, казалось бы, в прошлом. Нет больше власти, доведшей страну до краха, уничтожившей миллионы, среди которых было немало людей с «высшими способностями». Создана Конституция, в основу которой положена Декларация прав человека, провозглашено право частной собственности, право свободного выезда из страны, создана Государственная Дума, провозглашена многопартийная система, наполнились магазины, появилась свобода слова.
Но что-то все больше и чаще начинает проникать в сегодняшний день аромат прошлого, тот самый, без присутствия кислорода, тот самый, который заставил большинство безнадежно махнуть на все рукой: «делайте что хотите» – и заняться личным обогащением. Конституция не соблюдается, законы – тоже, многопартийность фактически уничтожена, возможность дискуссии сведена к нулю, выборы вновь приобрели фарсовую окраску, Дума, как и в СССР Верховный Совет, стала послушным инструментом для утверждения решений, принятых «наверху»…
Чем это кончилось в СССР, мы знаем – полнейшим экономическим крахом и распадом страны. Казалось бы, опыт мы приобрели. Но… «народ безмолвствует», ищет развлечений. Когда я вижу ржущую до изнеможения толпу на пошлых эстрадных концертах, а это тупое ржание и пошлый юмор тиражируются миллионами телевизоров, когда вижу бесстыдных девиц, по тому же телевизору смакующих свои сексуальные приключения, слышу о том, что в школе уменьшено количество часов, отпущенных на изучение литературы, – у меня возникает ощущение, что кто-то очень хочет вновь превратить народ в стадо… «Мы пустим неслыханный разврат, пьянство, сплетни… мы всякого гения потушим в младенчестве…» А народ – в большинстве своем – эту тухлую наживку с радостью хватает.
Что за роковой круговорот получается?
И, может быть, прав был Гога, говоря: «Ничего вы не измените…»? И не пророческие ли слова Чехова, вложенные в уста дяди Вани: «Все будет по-старому…»? Что же мы, русские, за народ такой?!!
Однажды я спросил у Товстоногова: «Что такое “современный артист”?» Одно время в театральной прессе часто употребляли это понятие. Смоктуновский, например, объявлялся «современным», а кто-то другой – нет. По-моему, Смоктуновский – просто гений, а тот, другой, – не гений, ан нет: Смоктуновский еще и «современный актер»…
Вот я и спросил у Гоги: «А что такое, собственно, «современный артист»? Просто хороший, что ли?»
Кстати, у вас может сложиться впечатление, что я так вот, запросто общался с Гогой, задавая ему вопросы, а он отвечал пространно, словно Гёте Эккерману. Нет, все было далеко не так.
Ощущение громадной дистанции между нами никогда не покидало меня. Поэтому наши «беседы» были очень редки, а желание не ударить в грязь лицом и не потерять его в глазах Товстоногова заставляло меня быть крайне щепетильным в выборе времени и темы для разговора. Теперь я думаю, что зря я был так сдержан.
Он, как и многие крупные личности, был очень одинок и нуждался в общении. Несмотря на дружную семью – сестру Натэллу, ее мужа Евгения Лебедева, детей, племянников. Конечно, когда он был в зените славы, вокруг него было полно жаждущих общения – критиков, режиссеров, женщин, друзей. Соревновались в остроумии, сыпали анекдотами, пытались поразить эрудицией и талантом.
На лавочке в доме отдыха ВТО в Ялте вокруг него собиралась толпа народа, каждый пытался быть заметным, оригинальным. Клубился дымок «Мальборо», Гога – в центре, словно магнит. Блеск очков, довольное сопенье.
Но вот вспоминаю последнюю его поездку в этот дом отдыха. Самых близких его друзей уже нет на свете. А что же жаждущие, и остроумные, и эрудированные?? Никого… Только любящая сестра рядом. Я пытался заменить ему эту толпу, рассказывая анекдоты, забавные случаи.
В последние несколько лет новые работы Товстоногова были не так ярки, как прежние, силы оставляли его, луч славы уже светился нимбом вокруг иных голов, и выгоды из общения с Гогой уже никто не мог извлечь.
Вот и сижу я с ним на лавочке, испытывая и радость общения, и боль за него.
Но это – потом, в самом конце…
А сейчас, на гастролях в Литве, в советском еще Вильнюсе, в ресторане гостиницы «Неринга», мы оказываемся за одним столом во время обеда; ресторан пуст. Персонал театра вынужден экономить на всем – на мизерные суточные месяц на гастролях в ресторан не походишь.
Гога, несмотря на страшную жару, почему-то в черном костюме, белой рубашке, галстуке и с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на пиджаке. Наверное, должен пойти к местному начальству или, быть может, на интервью.
Вот тут-то я и завязал наш разговор о современном актере.
– Современный актер? Вы знаете, Олэг… чем талантливее актер, тем он современнее. И наоборот – чем современнее актер, чем больше захвачен он общей эмоцией сегодняшнего дня, тем ярче и выпуклее его работы. Даже в классике. Даже в классике! Но далеко не это самое главное. Умение точно установить размер зазора между собой и ролью!! Вот! Вот что характеризует современного актера. Понимаэтэ?! Допустим, в чеховском «Дяде Ване» чем ближе вам пэрсонаж, чем полнее вы разделяете его радости и горести, тем ярче роль… Но даже и здесь есть зазор, расстояние. Вы же не сошли с ума, не превратились на сто процентов в другого человека, вы же не на самом деле душите Дездемону, вы же контролируете себя и смотрите на себя со стороны. Крохотный, но зазор существует… А если взять Брехта! О! Уж тут необходима гигантская дистанция между актером и персонажем!! Вы смотрите на того, кого играете, со стороны. Вы говорите зрителю: вот! Вот таков он, мерзавец Артуро Уи! Он – это не я! Я нэнавижу его! Живя его чувствами, вы одновременно указываете на него со стороны!.. И ведь сочетание актера и текста нового автора каждый раз требует установления своей точной дистанции между актером и ролью. И тот, кто точно улавливает необходимость именно такой дистанции, кто точно определяет размер зазора, тот и есть современный актер. Понимаэтэ?!
