- А твоя где березка? - спрашивает меня муж.
- Под Москвой, в Салтыковке. Забыл?
- Затеяли какой-то несерьезный разговор. О любви, о березках... уклоняется он от ответа. - Разве для этого мы сюда приехали?
- Давайте сядем, - предлагает Руфа, - здесь так хорошо!
Сели. Несмотря на реплику Леши, она продолжает развивать свою тему.
- Я ответила тогда Михаилу признанием. Но в такой форме, что он надолго обиделся.
- Что ж ты ему написала?
- Я взяла книжку "Дон-Кихот", - почему-то она всегда лежала в моем рюкзаке при перебазированиях полковой библиотеки, - и, подражая письму Дон-Кихота своей возлюбленной, Дульсинее Тобосской, написала: "О, храбрейший из храбрейших! О, прекраснейший из прекрасных!"... И так далее. Заканчивалось письмо такими словами: "До гроба твоя девица Руфина".
- О, бедный мой брат! - подняв глаза к небу, театрально вздыхает Леша. - Как он перенес такой удар!
- Примирило нас несчастье, - уже другим тоном продолжает Руфа. - После той ночи, когда нам с Лелей Санфировой пришлось выброситься на парашютах из горящего самолета, у меня началось что-то вроде нервной горячки. Михаил в то время был в доме отдыха нашей воздушной армии. Как узнал, сразу примчался к нам в полк. Навещал меня в санчасти.
- Вот видишь, - говорю. - "Не в шумной беседе друзья познаются. Друзья познаются в беде".
Сеща - это, пожалуй, один из самых спокойных периодов в жизни полка. Боевой работы пока не велось, изучали новый район. Летчицы и штурманы зубрили карту Белоруссии, рисовали по памяти реки, дороги, населенные пункты. Летали на поверку техники пилотирования, по спецзаданию и для ознакомления с белорусской землей.
Осматривались, приглядывались. После Черного моря и Крымских гор нужно было набить глаз на равнинной лесистой местности. Техники получили возможность без спешки поработать на матчасти. Вскрывали потаённые узлы, залезали в "нутро" мотора, притирали клапаны, проверяли в самолете каждую гайку, каждый шплинт. Хотя нас и не знакомили с планами Верховного командования, однако мы были абсолютно уверены, что скоро начнется большое наступление наших войск и полк быстро пойдет вперед. Всем хотелось основательно подготовиться к новому броску на запад.
Появились часы для отдыха и развлечений. А это мы умели делать не хуже, чем летать. С удовольствием вспоминается, что в полку никогда не было "мероприятий" в скучном и затасканном смысле этого слова. Главными распорядителями считались инициатива и желание. Хочешь вышивать? Пожалуйста, если тебе прислали в конверте цветных ниток, как например, начштабу Ирине Ракобольской. Захотелось петь? Присоединяйся к хору, можешь даже солистом стать, вроде комэски Дины Никулиной. Желаешь сразиться в шахматы? Включайся в чемпионат, только вряд ли выиграешь у летчицы Клавы Серебряковой. А может быть, ты любишь философствовать? Иди тогда вон к той группе, где Хорошилова, Акимова, Гельман. Ну, а если есть потребность почитать - бери в руки книгу и уединяйся.
Лишь в конце июня заварилась каша в огромном минском "котле"...
- Ты чего задумалась? - спрашивает Руфа.
- Воскрешаю в памяти наше житие в Сеще.
- "Житие" - у святых, - а мы...
- "Ночные ведьмы", - ввернул муж. Руфа покосилась на него:
- Мы не были ведьмами, конечно...
- Но и не ангелы! - поддразнивает Леша.
- Не спорю, - соглашается она. - Идеальных людей вообще в природе не существует. Только в сказках. Были у наших девчонок свои плюсы и минусы. Скажу больше - у некоторых после войны проявились новые отрицательные черточки в характере, поведении. Но все - в пределах допустимого, так сказать. И мне обидно становится, когда охаивают мою однополчанку лишь на основании отдельного ее недостатка. У каждой из моих фронтовых подруг была одна главная, неоспоримо положительная черта - она добровольно отдавала свои силы, рисковала жизнью ради нашей победы. Это нельзя забывать, нельзя вычеркнуть из ее биографии. И за это ее нужно уважать, особенно тем, кто не знает, что такое война, кто не видел, какие глаза у смерти.
- Согласен с тобой по всем пунктам, - перестает шутить Леша. - И ты можешь не сомневаться в том, что я уважаю ваш полк, хоть и не принадлежу к числу тех, кто не видел...
- Твои чувства мне известны, - перебивает Руфа, - и не о тебе речь.
Руфина, что называется, "завелась". Нужно бы переменить тему разговора. Поэтому предлагаю:
- Хотите расскажу об одном случае? Спорщики замолчали. Значит, согласны слушать.
- Мы стояли здесь, в Сеще. Полетела я как-то по спецзаданию. Днем, одна. И вот на обратном пути произошла у меня неприятная встреча. К сожалению, я заметила истребитель уже в тот момент, когда он пикировал на меня. Я прижалась к земле, вильнула к опушке леса. Преследователь, взревев мотором, пронесся мимо и пошел с набором высоты. Потом развернулся и, как ястреб на цыпленка, камнем бросился вниз. Неточная пулеметная очередь, я шарахаюсь в сторону, а противник делает маневр для следующей атаки. Чувствую, что не уйти мне от него. Силы у нас слишком неравные. Загоняет он меня, как зайца, И снова слышу рев над головой, и опять пулеметная очередь, но, как и в первый раз, мимо. Я на миг оторвала взгляд от земли и посмотрела на неудачливого противника. Не поверила своим глазам - на самолете были красные звезды. Но в следующее мгновенье меня осенила верная догадка: какой-то наш хулиган захотел поиздеваться над тихоходом "кукурузником". Вижу, он опять делает заход. И такая во мне злость и обида вскипели, что, потеряв всякий контроль над собой, вдруг решаюсь на немыслимый трюк. "Ах, так? - думаю. - Ну, смотри, хвастун, на что способен мой ПО-2!" Набираю скорость и в тот момент, когда истребитель бросился в очередную атаку, я развернулась боевым и пошла навстречу. Это было так неожиданно для нападающего, что он едва успел оценить обстановку и изменить курс. Больше не возвращался. Я торжествовала. Весь оставшийся путь пела во все горло.
- Хорошо проучила! - одобряют Руфа и Леша.
- А знаете что? Я обиделась тогда не столько из-за себя, сколько из-за моего самолета. Истребитель, видите ли, решил похвастаться скоростью, маневренностью. А чьи крылья подняли впервые того летчика в воздух? Кто научил его летать? Кто великодушно прощал ему неизбежные ошибки при первых шагах в небе? Да и на войне ПО-2 играл не последнюю роль. Недаром его называли "старшиной фронта".
- Ты так кипятишься, будто только сейчас вернулась из того полета, замечает Руфа.
- По-моему, это наш общий недостаток - мы не умеем спокойно говорить о годах войны.
Когда я начала писать свои воспоминания, то с удивлением обнаружила, что не могу встать на позицию постороннего наблюдателя. И мне вновь пришлось пережить описываемое. Те же волнения: возбуждение, радость, отчаяние, горечь утрат, торжество победы. И даже болезни те же появились - бессонница и крапивная лихорадка.
