Составлена эта песня не совсем литературно и даже не гладко, но она характеризует настроения бойцов — желание послужить Родине и увлечение подрывной работой.
А вот стихотворение, написанное в те времена молодым партизаном Ободовским (привожу его полностью):
Мы — сыны боевого народа,
Без свободы не можем мы жить,
И ушли мы в леса, за болота,
Чтобы Родине лучше служить.
На далеких фронтах крепче стали
Оборонная сила полков.
На заводах Сибири, Урала
Не устала рука у станков.
И в землянках сидим мы недаром,
Научились врага мы следить,
Чтобы миной, гранатой, пожаром
Чаще Гитлеру в зенки светить.
За руины, грабеж и недолю,
За замученных, крики детей,
За угон молодежи в неволю
Не щадим мы фашистских зверей.
Партизанскою ночью немою
По тропинкам крадется отряд.
Небо вдруг запылало зарею —
То немецкие склады горят.
Там в кустах притаилась засада.
А машины все ближе пылят.
Взрыв гранат. По фашистскому гаду
Партизанский строчит автомат.
Все растут партизанские силы,
Месть народа, как буря, грозна.
Партизан не пугает могила:
Нам за Родину смерть не страшна.
Все операции разбирались и обсуждались после выполнения, как в настоящей школе разбираются тактические задачи. Отмечались и ошибки, и удачные действия — на этом тоже учились. Между группами и между бойцами возникало соревнование. Заведены были личные счета, своего рода партизанская бухгалтерия. Патык, исполнявший у нас обязанности начальника штаба, отмечал в общей тетради участие каждого в той или иной операции. У меня в планшете, с которым я не расставался, хранилась такая же тетрадь. В Москву сообщали весь состав группы, участвовавшей в диверсии.
Большинство бойцов, составлявших отряд, пришли к нам вместе с Каплуном. Для меня они были новыми людьми, и я с каждым днем, с каждым новым делом все больше убеждался, что это ребята смелые, выносливые, упорные. Работали они самоотверженно и напряженно, не обращая внимания ни на усталость, ни на болезни. Анищенко, например, во время одной из операций свалился от жары и переутомления, не мог идти, кровь лилась у него из ушей и из носа, — бойцы принесли его в лагерь на плащ-палатке. У самого Каплуна ноги опухли и были растерты, но он только сменил сапоги на лапти (в лаптях ходить мягче и легче) и продолжал водить группы на задания.
Увидев Степана Павловича в лаптях, Тамуров не удержался, чтобы не съязвить:
— Товарищ капитан, до чего вы сейчас красивы — настоящий дореволюционный полищук.
— А что ты думал! — ответил Каплун и вдруг притопнул. — Эх, лапти мои, лапоточки мои!.. — И, несмотря на больные ноги, пошел вприсядку.
Патык тоже обратил внимание на лапти:
— А где же сапоги? Куда вы теперь положите пистолет или гранату?
Я заинтересовался этими странными словами.
— В чем дело? Какую, гранату?
— А вы не знаете?.. Да это целый анекдот получился…
И мне рассказали, как в Бучатине, перед самым выходом подпольного комитета в лес, два комитетчика — Гриша Патык и Борис Таймазов — пришли к «сапожнику Степану». Хозяйка была дома, и они для конспирации спросили:
— А нельзя ли у вас сапоги пошить?
— Пожалуйста, — ответил Каплун. — Да может быть, вам пригодятся сшитые? — И показал Патыку на пару сапог, приготовленных для какого-то начальства из сельуправы. — А вам тоже сапоги?.. Вот эти померяйте… — И подал Таймазову другую пару.
Натягивая сапог, Патык почувствовал — что-то мешает. Вытащил, глядит — пистолет. Таймазов таким же порядком вынул из сапога гранату «Ф-1». Оба опешили: ведь конспирацию-то надо соблюдать. А Каплуну, постоянно ожидавшему ареста, необходимо было всегда иметь под рукой оружие. Ночью он и гранату, и пистолет клал себе под подушку, а днем — в сапоги.
Хозяйка, увидев оружие, испугалась:
— Это что?
А Каплун смеется:
— Не бойтесь, не бойтесь: все равно уходить. Берите эти сапоги, а свои оставьте… А ты, хозяйка, не бойся. Скажешь, что капитан (он нарочно назвал себя капитаном) ушел.
С этим они и покинули Бучатин…
Над забавным рассказом посмеялись. Посмеялись и над лаптями, но некоторые партизаны последовали примеру Каплуна. Что бы ни говорили о лаптях, — они действительно и легки, и удобны. Да и сапоги сберегаются. И человек, обутый в лапти, ступает по лесным тропинкам тихо, почти беззвучно (а это особенно важно для партизана-подрывника).
Ежедневно наш отряд выходил на задания почти в полном составе. Если не хватало взрывчатки, обходились без нее: разбивали маслозаводы, рубили телеграфные столбы, разгоняли полицаев и заготовителей. В лагере оставалось трое, ну, самое большее — пять человек, да и этим не хотелось сидеть дома. Должность повара казалась обидной. Эту должность исполняла у нас Тоня Бороденко, но исполняла скрепя сердце. Ей бы пускать под откос поезда, поджигать нефтесклады, рвать провода немецкой связи!..
Когда мы готовились к переходу, я предлагал ей остаться в «Военкомате», опасаясь, что девушке не по плечу будет и долгая дорога и тяжелая работа подрывника. Она настояла на том, чтобы ее взяли, хорошо выдержала переход и наравне со всеми принимала участие в диверсиях: на ее счет мы уже записали три эшелона. Но, конечно, ей это было труднее, чем мужчине, а держать мужчину-бойца в качестве постоянного кашевара было слишком роскошно для нашего отряда, поэтому я и назначил ее поваром. Первый день она работала под руководством прежнего повара Прудникова, а потом освоилась и сделалась настоящей хозяйкой нашего лагеря.
А хозяйство у нас было не малое. Чтобы не канителиться каждый раз с добыванием продуктов, мы обзавелись собственным стадом, отобрав у хатыничского солтуса сотню овец, которых он приготовил для немцев. Пригнали их к себе на островок. Там они и паслись по болотам. Правда, возни с ними было тоже немало: они уходили на другие островки, плутали где-то в зарослях. Пришлось устроить загон и ежедневно выделять двух «пастухов» для присмотра за стадом. Должность «пастуха» тоже казалась бойцам обидной, но зато мы ежедневно ели свежую баранину. И как-то само собой повелось, что Тоня, поднимаясь каждый день раньше всех, будила Илясова, чтобы он заколол и освежевал очередную овечку.
Прямо в лесу нашли мы большой участок картошки, посаженной лесничеством, и копали ее в придачу к нашей баранине. Добыли мы и меда. Сивуха и Кузнецов (Макар) встретили как-то на дороге подводу, которая везла в Ганцевичи для фашистов пять пудов меду, и доставили этот мед к нам на островок. Так же примерно доставали муку, фасоль и т. д.
