Под ценителями литературы Госс почти наверняка понимал «читателей», но, даже если это не так, широкий интерес к Стивенсону и его «приключениям» бесспорен. Каким образом плавание по Тихому океану на яхте и торговых шхунах и постройка дома в Ваилиме могли ставиться на одну доску со смертью Байрона в Миссолунги, было бы неразрешимой загадкой, не будь нам знаком тот любопытный процесс, в результате которого кумир читателя оказывается в его личном пантеоне.
Как бы то ни было, даже первое и очень дорогое (две тысячи фунтов) плавание на «Каско» не обошлось без неприятностей и затруднений как пустяковых, так и чреватых большой бедой. Справедливо или нет, но Стивенсон полагал, будто «Каско», бывшая до того спортивной яхтой, «переоснащена и имеет слишком большой рангоут». Капитан Отис, шкипер яхты, впоследствии решительно это отвергал. Очевидно, Стивенсон не слишком много понимал в яхтах, хотя и ходил под парусами по бурным шотландским морям, ведь искусства американцев в строительстве и вождении парусных судов никто отрицать не станет. Но дурные предчувствия, мучавшие Стивенсона, должно быть, сильно омрачили его удовольствие от путешествия, особенно после того, как он обнаружил, что в Южных морях бушуют яростные шквалы, а плавание между островами и коралловыми рифами, координаты которых лишь приблизительно нанесены на карту, далеко не так приятно и безопасно, как кажется.
Судя по всему, наши простаки приняли на веру хорошие мореходные качества яхты; попроси они эксперта осмотреть ее, тот немедленно обнаружил бы, что мачты поражены сухой гнилью. К счастью, капитан Отис вовремя это увидел, но, если бы хоть одна из мачт сломалась, когда они были у подветренного берега, или на них обрушился бы сильный шквал, яхта со всеми людьми, несомненно, пошла бы ко дну.
В начале плавания капитан Отис относился к своим новым хозяевам-пассажирам с полным презрением, что, очевидно, весьма распространено среди морских волков. Конечно, Стивенсон достаточно разбирался в морском деле и обладал достаточно сильным характером, чтобы не позволить какому-то шкиперу себя оскорблять, но и у него были трудности. Фэнни и Валентина страдали морской болезнью; перед отплытием забыли задраить наглухо иллюминаторы, и во время шквалов в яхту набиралась вода. Затем на Фэнни вдруг напал «демократизм», и, преступив одно из основных правил судовой дисциплины, она заговорила с рулевым, стоящим на вахте. Это навлекло на нее такой гнев капитана Отиса, что под его уничтожающим взглядом она сникла и ретировалась. Только Стивенсон и его мать быстро привыкли к морской качке, и старая леди даже сумела взять реванш, выигрывая у капитана в вист. Говорят, позднее они стали хорошими друзьями. Будем надеяться, что так. Но все эти мелочи, несомненно, служили ложками дегтя в бочке меда и отравляли блаженство Стивенсона, особенно в первые дни плавания на «собственной» яхте в открытом море, куда он отправился в поисках приключений.
Одним из следствий невероятной популярности стивенсоновских тихоокеанских вояжей является то, что мы имеем колоссальное количество литературного материала об этом периоде его жизни, больше, пожалуй, чем обо всех остальных, вместе взятых, хотя движимые местным патриотизмом шотландцы собрали все клочки относящихся и не относящихся к делу воспоминаний о ранних годах Роберта Луиса. Сам Стивенсон также писал о тихоокеанской поре куда больше, нежели обо всех прочих периодах своей жизни. В сборнике очерков «В Южных морях» говорится лишь о Маркизских островах, Паумоту (теперь Таумоту) и островах Гилберта, а в книге не меньше ста двадцати тысяч слов; прибавьте к этому «Примечание к истории», политические статьи для лондонских журналов, «Открытое письмо преподобному доктору Хайду из Гонолулу» – памфлет в защиту Дамьена, и все письма, в том числе и Колвину, из Ваилимы. Я не подсчитывал точно, но полагаю, что в целом там около четверти миллиона слов. Мы имеем два тома дневников матери Стивенсона («тетушки Мэгги», как ее называли домашние), а также «Плавание на Жанет Николь» Фэнни, – конечно, с большими купюрами, – и, к счастью для нас, восстановленные ее же дневники жизни в Ваилиме. Кроме того, существуют записки Ллойда, воспоминания Грэхема Бэлфура, вошедшие в «официальную» биографию Стивенсона, «мемуары» Белл, падчерицы Луиса, написанные вместе с братом, и даже «Незабываемая личность» – напечатанный в «Ридерз дайджест» очерк ее сына Остина Стронга, который еще ходил в школу, когда умер Р. Л. С. Что касается множества книг «Со Стивенсоном…», лично я считаю – самая интересная и самая честная из них принадлежит перу американского торговца X. Д. Мура, хотя в ней есть мелкие ошибки и чувствуется предубеждение против Фэнни и Белл. В короткой монографии невозможно изложить содержание всех этих книг – подробности нельзя обобщить. Те, кто желает хотя бы относительно полно ознакомиться с этими годами жизни Стивенсона, должны обратиться к первоисточникам.
28 июля 1888 года, только через месяц после отплытия из Сан-Франциско, яхта в первый раз бросила якорь у Нукахива, на Маркизских островах. Этот сам по себе незначительный факт говорит о еще одном крупном минусе всех их морских путешествий, в том числе и плавания на «Каско». Фэнни не только плохо переносила морскую качку, она писала миссис Ситуэлл, что боится моря и ненавидит его и жизнь на борту корабля наводит на нее тоску. Вот вам еще один пример фатальной несовместимости в конституции и темпераменте участников этого брачного союза, которая мешала им создать домашний очаг: снежные горы и особенно море, возвращавшие жизнь Роберту Луису, вызывали страдания его жены. Возможно, «страх и ненависть» по отношению к морю были эмфатическими преувеличениями, свойственными Фэнни, но, судя по письмам самого Стивенсона, жена его бывала счастлива лишь на суше. Роберт Луис утверждал, будто любовь к плаваниям и хорошее самочувствие на море унаследованы им от деда, мистера Роберта Стивенсона. Довольно фантастическое объяснение! Куда правдоподобнее, что любовь к морю возникла у него благодаря рассказам, слышанным в детстве, и поездкам вместе с отцом на маяки. Фэнни же провела ранние годы жизни вдали от моря, ничего о нем не знала и не хотела знать. Она была, как сказал ей муж, «крестьянка», и то, что Фэнни, тщеславие которой он задел, долго не могла простить Луису этих слов, доказывает его правоту. Дом на Самоа был, несомненно, компромиссом между моряком и крестьянкой.
Сборник «В Южных морях» начинается с широко известного описания общей панорамы острова Нукахива. Из него видно, что автор горел желанием «стать рабом острова Вивьена», хотя именно Нукахива оказался одним из двух мест, где их враждебно встретили за все время их плавания по Южным морям. Причиной тому, конечно, было недоразумение – местные жители никогда не видели прогулочных яхт и возмутились тем, что пассажиры «Каско» ничего у них не покупают. Несмотря на плохой прием, наши путешественники высадились на берег и оставались там до 22 августа. В ход был пущено «стивенсоновское обаяние», и вскоре у них завязалась с островитянами дружба. Когда Стивенсоны перебрались на соседний остров Хивахоа, их даже торжественно приняли в члены одной из тамошних семей. Нельзя обойти молчанием метод, применяемый Робертом Луисом для налаживания хороших отношений и добывания сведений о туземных верованиях и обычаях. Из книг о тихоокеанских островах, прочитанных Стивенсоном, он вывел заключение, что они во многом схожи с горными областями Шотландии, какими те были в XVIII веке, и, чтобы заставить островитян разговориться, начинал рассказывать им какое-нибудь шотландское сказание. «Я обнаружил, что легенды о Майкле Скотте[134] о голове лорда Дервентуотера,[135] о ясновидцах или водяных равно являются верной приманкой». У кого, кроме Стивенсона, хватило бы фантазии выуживать фольклор в Океании на приманку с Гебридских островов, кто еще обладал таким редким, но столь необходимым при этом даром рассказчика? Очевидцы утверждали, будто слушать Стивенсона было еще увлекательней, чем читать, а это, несомненно, один из признаков, отличающих прирожденного романиста от ремесленника, «пекущего» романы. Такие романы обречены на забвение, ибо никакие стилистические красоты не спасут мертворожденную книгу.
