В Танжере беда на беде. Одного моего приятеля [338] подкараулили и безо всякой причины всадили нож в спину. (Пробили легкое, но он поправится.) На старого голландца-сутенера, у которого я прежде снимал комнату, напали пятеро арабов и сделали из него фарш. Банда молодчиков отпиздила аргентинского гомика. Чую, без оружия мне никак. Куплю пистолет.
Набиваю сейчас на машинке одну версию статьи по теме яхе, которую, надеюсь, можно будет продать. Пришлю ее вместе со статьей про Танжер — она готова и отпечатана.
Погода ужасная: холодно, сыро и ветрено.
Люблю, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
Воскресенье, 26 февраля 1956 г.
Дорогой Аллен!
У меня по-прежнему застой, жду денег, чтобы убраться отсюда в Англию. И уберусь, обязательно уберусь, когда придут мои двести долларов.
Я пережил неописуемое, кошмарное озарение телесного бессилия: куда ни пойду, что ни сделаю — всюду и всегда будто ношу смирительную рубашку зависимости. Мне словно вкололи обезболивающее, которое полностью обездвижило мои члены, и никакой воли не хватает, чтобы пошевелиться. Меня все также накрывает: то глюки пойдут, то я сам впаду в структурное представление мысли.
Президент Эйзенхауэр — тоже нарк, но из-за позиции, им занимаемой, напрямую с толкачами работать не может. Поэтому затаривается у меня — встречаться необязательно, только время от времени, для подзарядки. Со стороны поглядеть, так мы просто трахаемся, как два обычных гомика; если же присмотреться, то видно: контакт вовсе не сексуальный, и возбуждение — тоже, а в момент достижения пика, когда перезарядка окончена, связь не приводит к единению или даже подобию такового, напротив — мы с президентом расходимся. Контактируем через восставшие пенисы — по крайней мере, раньше так делали, но контактные точки, как и вены, изнашиваются; теперь приходится вводить пенис президенту под левое веко. Нет, я, конечно, могу перезарядить его через осмос — равноценный подкожной инъекции, — однако это значит признать поражение. О.П. — осмос-перезарядка — на недели ввергнет президента в дурное расположение духа, и тогда гореть нам в атомном Армагеддоне.
За свои Запретные удовольствия президент платит высокую цену. Лишь тот, кто ищет счастья на кривой дорожке, знаком с полным набором ощущений: призрачный ужас, тихая агония протоплазмы и бешенство костей. Напряжение постепенно растет, поча скопившаяся в теле чистая энергия, лишенная эмоциональной составляющей, не прорывается наружу, заставляя тело метаться, словно чувак схватился за провода под высоким напряжением. Иногда, если отключишь от питания Запретника, то его хватают такие дикие электросудороги, что связь костей с мясом рвется и нарк умирает, когда костяк сбрасывает с себя невыносимые оковы плоти. Запретник жертвует контролем. Он беспомощен, как эмбрион в материнской утробе.
Связь между 3. (Запретником) и его П. (Перезарядником, которого частенько называют Розеткой) настолько заряжена энергией, что общество друг друга они могут выносить очень недолго и встречаются очень нечасто (кроме случаев непосредственно Перезарядки, когда все личное поглощается процессом).
Пример такой встречи (кусочек). Два гомика-щеголя в убойно-роскошных апартаментах (прям не квартира — мечта Джона Хонсбина [339]).
Г-1. (врываясь в помещение): Дорогой, ты ни за что не угадаешь, что у меня нашли… вот, диагноз… у меня… ПРОКАЗА!
Г-2.: Как?! Двадцатый век на дворе!
Г-1.: Антуан пошьет для меня эксклюзивный черный балахон. Абсолютно аутентичный. Еще я буду звонить в колокольчик, предупреждая о своей приближении…
Г-2.: Тебя скорее всего арестуют еще до того, как проявятся по-настоящему живописные симптомы… В наше время что угодно вылечат… Эх, и отчего не разразиться эпидемии старой доброй, пусть и банальной, чумы?.. Ну, когда на улицах повсюду эротично валяются трупы… трупы мальчиков! Джинсовые комбинезончики плотно облегают их попки, промежности. Сами мальчики лежат неподвижно, такие беспомощные и юные… Бохмой, Миртл, принеси посудину слюну сплевывать, не то захлебнусь!.. И всюду запах гниения, смерти, к которым примешивается другой аромат, сочащийся из-за заколоченных дверей и окон: острая, едкая вонизма страха… Правда ведь, я безнадежный романтик?..
Г-1.: Об одном тебя прошу, тебя и всех моих друзей — Господь, сгнои этих безмозглых батонов — упасите меня от сладкоречивой лжи о «болезни Хансена» [340].
Вот еще персонаж для романа: богатый гей, прокаженный, которого не пускают в бани и бассейны. К нему пристраивают человека в штатском — следить, а герой пытается стряхнуть эту тень, чтобы пробиться в баню и там «от души, по-грязному гульнуть». Думаю сделать его англичанином, но пока еще не решил — толком не могу разглядеть за клубами пара.
— Вы не представляете, сколько я бабла сэкономил, — говорит герой. — Вот, взгляните на мою карточку — у всех божьих прокаженных такие есть: с отпечатками пальцев, фотками и номерами. Я ухитрился пробить себе номер «шестьдесят девять». Попотеть пришлось, зато теперь эти придурки сматываются моментально, денег вообще не берут.
За всю неделю я написал только одно письмо. В сером аду наркозависимости нет больше никого, кроме тебя, на кого я мог бы положиться в страхе утратить связь с миром.
Лишь к тебе я по-прежнему чувствую что-то. Иншаалла (даст бог), через неделю выберусь из этого гадкого предбанника ада. Пришла телеграмма: из дому выслали двести баксов. Получу их и первым же самолетом смотаюсь отсюда.
Танжер, понедельник, 27 февраля 1956 г.
На неделе жду своих денег для побега. Придут либо сегодня днем, либо завтра. Получу их и сяду в самолет до Лондона. (Рейс отправляется каждое утро и в Лондон прибывает в два пополудни того же дня.) Так что не пиши мне, пока я сам не отпишусь из Лондона. От тебя писем нет уже несколько недель, но надеюсь, ты еще живешь по прежнему адресу и весточки от меня получаешь. […] Перед отъездом отправлю тебе статью про Танжер и вариант статьи по теме яхе — сейчас набиваю ее на машинке как можно тщательней и аккуратней.
Если не вылечусь в Англии, вернусь в Штаты и сдамся врачам Лексингтона. С бабуином на плечах не постранствуешь; я жру дряни столько, что не выхожу из-под кайфа. Ночью кто-то ухватил меня за руку. Просыпаюсь. Оказалось — сам и схватил себя. Иногда читаю книжку и засыпаю, а слова меняются и принимают какое-то глючное значение, словно передо мной страница, исписанная кодом. Кстати, да, в последнее время я увлекся кодами, будто подхватил одновременно кучу болячек, и они теперь шлют изнутри мне послания. Или послания приходят от вторичной личности — выпукиваю их морзянкой. (Само собой, традиционная передача типа автоматического письма мимо Цензоров не пройдет.)
