План же был примерно такой: в четыре часа дня, еще до вечернего аппеля, 140 членов «зондеркоммандо» на крематориях IV и V захватывают и ликвидируют[378] «своих» эсэсовцев (7 человек) и перерезают телефонные линии. То, же самое — и на крематориях II и III, где было даже 180 «зондеркоммандо» (против 10 эсэсовцев). Когда придет смена для СС, то захватывают и их, причем завладевают и их оружием, и их формой. В руки восставших тогда попало бы и автоматическое оружие. Важная роль отводилась лагерным зонам «Сауна» и «Канада», располагавшимся между двумя крематорными комплексами: они должны были соединить два очага восстания в один.
Вечером, когда снимается большая охранная цепь СС вокруг лагеря, переодетые в форму СС повстанцы «эскортируют» 10 человек с пилами и прочим инвентарем в лагерь, снимая по пути постовых мелкокалиберным револьвером с глушителем, перерезают телефонные провода и при входе в барак ликвидируют блоковых эсэсовцев. Далее восстание перекидывается на весь лагерь Биркенау, а оттуда и на Аушвиц I.
Заключенные нападают на своих блоковых, на больничное отделение, на женский и мужской лагеря, поджигают бараки…
В это же самое время группа из крематория II–III, где хранился порох, перерезает проволоку в женский лагерь и взрывает один за другим все крематории. Для колючей проволоки были заготовлены ножницы с резиновыми ручками, для крематориев — взрывчатка (точнее, порох, запрятанный в крематории II), каждый крематорий — без исключения — должен был быть взорван и подожжен.
Все понимали, что большинство все равно погибнет, но именно такой смерти каждый и искал, хотя в душе все же надеялся, что не попадет в это большинство и уцелеет.
И вот наступил оговоренный день и приближался оговоренный час — 9 часов вечера. Все было наготове, но в 2 часа дня прибыл связной от поляков с извещением: «Отбой, товарищи! Все переносится по непредвиденным обстоятельствам, надо еще немного подождать».
Это ввергло всех в шок.
А в конце июня Моль, он же «Циклоп»[379], перевел практически всех членов «зондеркоммандо», кроме лазарета, непосредственно на территорию смерти (чердаки крематориев II и III, раздевалка крематория IV), из-за чего решительно все многократно осложнилось. Члены «зондеркоммандо» за исключением врачей оказались не только ближе к своим жутким рабочим местам, но и в полной изоляции от большого лагеря. Разработанный и едва не запущенный план восстания можно было смело забыть.
Интересно, что существует и еще одна версия того несостоявшегося восстания — версия Леона Когена, отличающаяся от только что изложенной некоторыми деталями и еще одним — сроком его проведения. Вместо середины июня в ней фигурирует середина августа[380], и именно это заставляет думать о ней все же как об аберрации памяти, поскольку переезд из барака на крематории в любом случае состоялся в конце июня[381].
Но саму версию нелишне изложить: она содержит немало подробностей, проливающих свет и на версию № 1, в частности, на совершенно иную — гораздо более активную — роль заключенных с «Канады» и «Сауны».
План восстания составлялся летом: сначала его назначили на 19-е августа, а потом передвинули на 15-е. Сначала, когда охранники-эсэсовцы сменяют друг друга, им предполагалось вколоть фенол. Вторая стадия: в 16.00 оператор пара в дезкамере не ослабит, а наоборот, поднимет давление пара до максимума — это приведет ко взрыву здания. Работники «Канады» всё там подожгут, телефоны отключат, проволоку в женском лагере перережут и выпустят всех женщин на волю. Своих раненых решили пристреливать, чтобы они не попали в руки эсэсовцам. Леон Коген вместе с еще четырьмя повстанцами, должен был поджечь крематорий.
Но 12–13 августа вдруг послышалась канонада. Русские? Русские так близко? А ежели так, то, стало быть, восстание не нужно! После чего многие отказались от этого плана — многие, но не все.
Весьма трудную задачу являет собой определение первоначальной даты предполагавшегося восстания; в то же время от даты многое зависит в понимании всей цепочки событий, приведших к реальному бунту 7 октября 1944 года.
А. Килиан отвечает на этот вопрос достаточно однозначно: пятница, 28 июля. При этом он базируется на сочетании трех факторов, приходящихся на этот и только на этот день: а) восстание могло состояться лишь только после того, как «венгерская акция» была позади (а это произошло вскоре после 11 июля), б) оно намечалось на пятницу и в) случайно оно пришлось на день, когда в Аушвиц прибыл эшелон из Майданека с весьма сильным эскортом CC[382].
Если эшелон прибыл на рампу Биркенау, то повстанцы из «зондеркоммандо» с крематориев II и III во главе с оберкапо Яковом Каминским могли лицезреть его собственными глазами[383]. В таком случае приказ о переносе сроков восстания отдал именно Каминский, безо всякой просьбы или директивы от «Боевой группы Аушвиц».
Вместе с тем создалась чрезвычайно неприятная и хрупкая ситуация: многие из членов «зондеркоммандо», от которых сама подготовка восстания скрывалась, были уже предупреждены о нем, и опасность предательства возросла в разы.
Каминскому же оставалось жить всего одну неделю. 2 августа его застрелил (и самолично сжег его труп) «Циклоп»-Моль, обвинив его, правда, не в подготовке восстания, а в подготовке покушения на другого эсэсовского изверга — Мусфельдта[384]. Подругой версии, его схвати ли на крематории II, где он жил, и отволокли, избивая, на крематорий IV, где убили и сожгли[385]. По третьей (по Л. Когену) Каминского убили 14 августа — в то время, когда он решил обойти свою территорию с целью предупредить об отсрочке восстания[386].
Однако маловероятно, что убийство Каминского не связано с восстанием: политический отдел, возможно, напал на его след и первым нанес удар — но такой, чтобы «производственный процесс» не пострадал (переезд на крематории стал первым таким ударом, а сентябрьская селекция — третьим; несостоявшаяся октябрьская должна была стать сокрушительным четвертым).
Согласно тому же Л. Когену, 15 августа обе смены «зондеркоммандо» построили, и эсэсовцы стали допытываться: «Где ваше оружие и патроны?». Они увели с собой четверых русских…[387]
Капо Яков Каминский — вплоть до своей смерти — и был главным стратегом и организатором восстания на крематориях. Большим подспорьем ему была та относительная свобода передвижений по лагерю, которой он как капо (а одно время и оберкапо) пользовался. У него был личный контакт с женским лагерем (в частности с Р. Роботой), с польским лагерным подпольем, а через него — и с партизанами.
