Всю ночь,
Не умолкая, воет волк.
И, все измерив
Собственною мерой,
Припоминая дружную
Пальбу,
Я слушаю,
Как жалуется серый
На горькую
Звериную судьбу.
Он побежден в борьбе простейших
Истин.
И завтра снова
Попадет в оклад.
Приговорен,
виновен,
ненавистен
И все-таки
Ни в чем не виноват.
Забреду из предвечерья
И присяду налегке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
С улицы — весенний воздух
Пухом выбелил стекло.
В небесах от путеводных
Звезд тревожно и светло.
За дверями — блики света
Потянулись полосой.
Эх, не подо мной планета
Завертелась колесом.
Может, все-таки рвануться
Вместе с женщиною той:
Побежать, догнать, споткнуться
И отстать, махнув рукой?
А потом свою потерю
Разделить накоротке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
Упругие потемки.
И ветер волокнист.
Штакетник из поземки
Вычесывает свист.
Пускай весна не взыщет,
Что с нею невпопад
И холоден, и взрывчат
На перекрестках март.
Я сам еще во власти
Вчерашних неудач,
С друзьями по-февральски
Порывист и горяч.
Сочувствиям не верю.
От хохота — бешусь.
И только ночь за дверью
Запомню наизусть.
Когда уйду в потемки,
Не уступив друзьям
Того, в чем должен только
Я разобраться сам.
Кружить по тропам тесным,
Смиряя горький бег,
И, уступая встречным,
Проваливаться в снег.
Трепет осиновой тени. Нападки
Ветра сгущали тепло.
Из обомшелого пня, как из кадки,
Деревце буйно росло.
И никаких человеческих знаков.
Всюду, куда ни шагни,
Лес загустел и затих одинаков
В жути своей тишины.
Птицы замолкли. Они удивились —
Сбился с пути человек.
Только ползучие страхи змеились,
Тьмой выстилая ночлег,
Страшно и радостно. Вот середина
Пасмурных зарослей дня.
Но издалека, заблудшего сына,
Город окликнул меня.
Поезд разматывал километровый,
Прямолинейный гудок.
Вышел из лесу немой и суровый
К самым истокам дорог.
И пошагал мимо несуетливых
Изб, обступивших овраг,
Не замечая укусов крапивных,
Злобного лая собак.
Мимо старух, в чьи иконные лица
Мягко плескала листва,
Мимо колодцев, в которых водица
Век родниками жива…
Город. Поднялись навстречу кварталы.
Он загудел, замелькал.
Спешно в последний трамвай затолкал и
Снова меня потерял.
Ветровая зыбь травы.
Глохнет озеро лесное.
С каждым годом синевы
Уже зеркало резное.
Напряженна глубина.
Всполоши немую заводь,
И поднимется со дна
Ворох суетных козявок.
Глубоко увязнет шест,
Но не выпустишь, покуда
Ил не вздыбится, как шерсть
Ископаемого чуда.
Не отпрянешь впопыхах.
И в тебе горячим бредом
Отзовется мутный страх,
Что познал далекий предок.
И опутает потом
Виноватою тревогой,
Словно тронул то, о чем
Говорил себе: не трогай.
…И ни слова тебе не сказала.
Хлопнул дверью и выбежал вон,
Оступившись в сиротстве вокзала.
Где — ковровой дорожкой — перрон.
Вот и поезд твой, вне расписанья,
Желтым глазом, сгущающим ночь,
Полосует столбы расстояний…
Мы не в силах друг другу помочь.
Не уйти нам от этих вокзалов
С кофе наспех и горьким «буше».
Кабы горсточку слез запоздалых
Раскаленной до трещин душе!..
Две птицы — белая и черная,
Две вести клювом бьют в стекло.
И щедро рассыпаю зерна я,
И щедро раздаю тепло
Той и другой… Как неразборчива,
О, как беспутна я порой!
Одной пред всеми опорочена
И восславляема другой,
Люблю обеих… Только тесно им
На подоконнике моем.
И бьются клювами железными
За мой странноприимный дом
Две птицы — белая и черная,
Две бездны, две моих судьбы.
Прости им бог!.. С тоской покорною
Я жду исхода их борьбы.
Я в зеркале себя не вижу
Точней, я вижу не себя.
И откровенья сердца тише,
Когда под сердцем спит дитя.
Хранила много белых пятен
Та рукописная тетрадь,
Где я училась брать и тратить,
Теперь учусь любить и ждать.
Мне будущее неизвестным,
Чужим казалось до сих пор,
Но в оболочке спит телесной
О смысле жизни давний спор…
Да здравствует наш трудный быт!
Его не принято касаться…
Но женщине на кухне быть
Естественнее,
Чем казаться.
Когда духовки темный ад
Проглотит хитрое изделье,
Глаза у женщины горят
Бесовским светом вдохновенья!
Чтоб радость не пересолить,
А в будничность добавить перца,
Стремится женщина царить
Не только в кухне, но и в сердце…
О, это женское чутье —
Поддерживать режим кипенья
И позабавить бытие
Душистым праздником варенья!
Нарежет дольками лимон,
Поправит локон мягким жестом.
Чай сладок, а бульон солен —
Вот равновесие по-женски.
Быть свободной и быть одинокой,
В этом равенстве —
Равенства нет.
Ах, зачем эта женщина строгая
Тратит свой нерастраченный свет!
