Сталинград стал поворотным моментом в восприятии Гитлера как лидера харизматического стиля. Для солдат 6-й германской армии таких как Иоахим Штемпель, это был момент, когда их вера была подорвана. Молодым офицером 14-й танковой дивизии он тем летом продвигался вперед через русские степи, полный оптимизма. Достигнув Сталинграда, города, который узкой полоской вытянулся вдоль западного берега Волги — широкой реки, отделяющей европейскую Россию от Азии, — Штемпель и его товарищи думали: «Это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно мы отбросим врага на восточный берег»‹25›. Всех очень вдохновил успех в битве за Харьков четырьмя месяцами ранее и относительная легкость, с которой они начали наступление в рамках операции «Блау».
Но, оказавшись в Сталинграде, они столкнулись с ожесточенным сопротивлением советских войск. «Снайперы стреляли отовсюду, — говорит Штемпель. — Из каждой щели, из-за каждого угла, из-за каждой трубы на месте сожженного дома, из-за каждого бугра… Среди них (советских солдат) было много женщин, которые оказались отличными снайперами — они превратили нашу жизнь в ад». Еще одной проблемой для солдат 6-й армии, которые пересекли бескрайнюю степь на танках, было то, что пришлось вести рукопашный бой среди руин домов и заводов — что для них было совершенно непривычно. «Мы этого не умели, никто нас этому не обучал… Надо было идти вперед — согнувшись, то ползком, то на четвереньках, а пули свистели со всех сторон — и спереди, и сзади, и сверху, и снизу. Со всех сторон громыхала артиллерия, она била по руинам фабричных корпусов. Увидеть своего врага вблизи — это просто неописуемое чувство! Когда он вдруг возникает перед тобой и смотрит тебе в лицо, думаешь: „Он хочет убить меня, я должен убить его!“ Тут нет места сомнению, нет места человеческим чувствам… Нам все время говорили: „Еще сто метров — и вы у цели! (т. е. вышли к Волге). Но как их пройти, если нет сил? А еще было ужасно нашим снабженцам — они под покровом ночи тащили нам на передовую еду в термосах, хотя она давным-давно была ледяная, а русские стреляли им в спину и убивали. А мы их все ждали и ждали, а они так и не появлялись, потому что их ловили, брали в плен или убивали русские разведчики у нас за спиной“». Шел день за днем, и Штемпель видел, что «каждая атака приносит такие потери, что нетрудно сосчитать, на сколько нас еще хватит, и когда именно из нас не останется никого».
Положение 6-й армии в Сталинграде осложнялось обещанием, которое Адольф Гитлер дал в речи 30 сентября 1942 года. «Можете быть абсолютно уверены, — сказал он, — что никакая земная сила не сможет выбить нас из этого города» ‹26›. Это было даже более прямое обещание, чем то, что он дал годом ранее, обещая победу над Советским Союзом. Теперь — совершенно в недвусмысленной форме — Гитлер заявлял, что немецкая армия никогда не отступит из Сталинграда. Карлхайнц Бенке, молодой офицер Ваффен-СС, слушал ту речь Гитлера и потом заявил: «Мы возьмем Сталинград!» Ни он, ни его товарищи «ни секунды не сомневались в этом. Ни одной секунды»‹27›.
Мы не можем знать, что заставило Гитлера дать это обещание. Вероятно, на него подействовало то, что город носил имя Сталина. Но скорее Гитлер сознавал, что должен восстановить веру в свои обещания после неудач прошлого года — а он искренне верил, что это обещание немецкому народу он выполнить сможет. К тому же, как говорит Энтони Бивор, Гитлер «почему-то верил, что, пока немецкий солдат сохраняет мужество, он будет побеждать. Это была целая концепция — „триумф воли“, — согласно которой решимость, решительность и твердость духа способны преодолеть все»‹28›.
Но, когда кончилась осень и наступила зима, стало ясно, что немецкая 6-я армия не может окончательно выбить из города остатки советской 62-й армии под командованием Василия Чуйкова. Это был человек невероятно жесткий — он просто избивал своих офицеров, когда был чем-то недоволен. Бойцы Красной Армии вцепились в западный берег Волги и в руины разрушенных зданий. «Главное было впиться ногтями врагу в горло и прижать его к себе, — говорит Анатолий Мережко, который в Сталинграде был молодым офицером. — Так можно было остаться живым. Это была тактика Чуйкова»‹29›.
Пока советская 62-я армия удерживала позиции в Сталинграде, два самых блестящих сталинских маршала — Жуков и Василевский — готовили операцию по освобождению города. План под кодовым названием «Операция Уран» предполагал гигантское окружение. Красная Армия должна была, не пытаясь войти в город, нанести удары во фланги противника в глубину до двухсот километров к западу от города и отбросить более слабые румынские части, прикрывавшие немецкие пути снабжения. Операция, начавшаяся 19 ноября 1942 года, увенчалась ошеломительным успехом — за четыре дня Красной Армии удалось окружить и полностью блокировать немецкие части в Сталинграде.
Успех «Операции Уран» вскрыл целый ряд серьезных недостатков в гитлеровском стиле руководства. Прежде всего стали видны последствия его невероятной самонадеянности: он грубо недооценил способность РККА к сопротивлению. В частности, он полностью проигнорировал ее способность извлекать уроки из неудач и учиться на примерах немецкой армии. Поскольку советские войска действовали определенным образом в прошлом — например попали в западню, расставленную немцами в битве за Харьков прошлой весной, — Гитлер решил, что они будут действовать точно так же и впредь. Но, начиная с самого высшего уровня советского руководства — самого Иосифа Сталина — до рядового солдата, вся советская военная машина изменилась. Предшествующие месяцы Сталин в меньшей степени демонстрировал диктаторские замашки по отношению к военачальникам. Он, например, позволил Жукову и Василевскому предложить, а затем и разработать без вмешательства с его стороны «Операцию Уран». Тем временем были произведены серьезные улучшения в подготовке и координации взаимодействия частей и подразделений. В частности, советское командование разработало методы маскировки, которые позволили совершенно скрытно осуществить подготовку операции.
Недооценка возможностей противника Гитлером распространилась и на его генералов. 23 октября 1942 года, за несколько недель до начала «Операции Уран», вновь назначенный начальник Генерального штаба сухопутных войск Курт Цейтцлер заявил, что «Советы не в состоянии подготовить крупное наступление со сколько-нибудь серьезными задачами»‹30›. И все же Гитлер — невзирая на поразительные успехи советских войск, окруживших немецкую 6-ю армию — продолжал недооценивать противника. Операция «Винтергевиттер» (нем. Wintergewitter, «Зимняя буря») — попытка Манштейна вывести из окружения 6-ю армию — не получила необходимого обеспечения, в результате чего от попытки прорвать кольцо окружения отказались менее чем через неделю. Что же касается хвастливых заявлений Геринга, что люфтваффе сможет обеспечить снабжение 6-й армии с воздуха, — то он, как оказалось, просто принимал желаемое за действительное. В результате провала Unternehmen Wintergewitter обстановка внутри кольца окружения стала стремительно ухудшаться. «После Рождества моральный дух войск начал быстро падать, и дело не только в этом — не было снабжения боеприпасами, не хватало продовольствия»‹31›, — говорит Герхард Хинденланг, который в Сталинграде был командиром батальона.
И все же многие солдаты 6-й армии надеялись на спасение. Они прислушивались — и им казалось, что они слышат рев моторов немецких танков, рвущихся к ним на помощь. Как выразился один офицер, попавший в окружение в Сталинграде, «я верил, что фюрер нас не бросит, что он не пожертвует 6-й армией, что он вытащит нас отсюда»‹32›.
Они ошибались. Их фюрер бросил их. Все, что осталось Гитлеру, — это попытаться «срежиссировать» вагнеровский финал для этой саги, присвоив командующему 6-й армией Фридриху Паулюсу звание фельдмаршала, что он и сделал 30 января 1943 года — за день до того, как окруженная в Сталинграде 6-я армия немцев капитулировала. Поскольку еще ни один немецкий фельдмаршал за всю историю не был захвачен в плен, это был явный намек Паулюсу, что тот должен покончить с собой. Но Паулюс решил не лишать себя жизни и был захвачен бойцами Красной Армии. Гитлер был в бешенстве и отказывался верить. «Мне так больно‹33›, — сказал он, услышав эту новость, — оттого, что героизм множества солдат может быть сведен на нет поступком одного-единственного бесхребетного слабака».
Расшифровка слов Гитлера, сказанных им в тот день, обнаруживает возникновение новой грани в его образе (той самой, которую через два с небольшим года он продемонстрирует всему миру) — желания достойно встретить смерть в случае поражения. «Что значит это слово — „жизнь“? — вопрошал Гитлер. — Каждый отдельный человек должен умереть. А что останется после — это народ. Разве можно бояться момента, когда избавляешься от страданий?»‹34› Вместо того, чтобы обрести «бессмертие», слившись со своим народом в вечности, Паулюс предпочел отправиться в Москву на Лубянку, где его будут «жрать крысы». Но, что еще более важно, Паулюс создал опасный прецедент — впредь офицеры могут и отказаться драться насмерть. Гитлер имел четкое представление о том, как следует встретить смерть: «…собираешь себя в кулак, создаешь круговую оборону, дерешься — и стреляешь в себя последним патроном. Если есть женщины, которые, подвергшись оскорблению, находят в себе достаточно гордости, чтобы уйти, запереться, выстрелить в себя и умереть мгновенной смертью, — то как же я могу уважать солдата, который предпочитает плен?»‹36›
