Вообще, я довольно много знал об обрезании еще до начала библейского года. Наверное, даже слишком. Будучи начинающим журналистом, примерно за год написал множество статей о нем. Это моя первая настоящая тема. Тогда я жил в Сан-Франциско, и эксцентричная тетя Марти познакомила меня с борцами против обрезания, которые считали, что отчекрыживать крайнюю плоть – жестоко и необязательно. А как говорила сама Марти, это единственный мужской вопрос, который ее волнует.
Самые упертые из бескомпромиссных хотели не просто объявить обрезание вне закона. Они мечтали вернуть себе крайнюю плоть. Помню, я как-то посетил группу поддержки, которая выглядела дико даже по стандартам групп поддержки в Сан-Франциско. Она называлась «Покрой пенис заново» (а конкурирующая организация – «Братство будущей крайней плоти»).
Собрание проходило в подвале церкви. Либо это была крайне либеральная церковь, либо они не знали, кому сдают помещение. Человек десять сидело кругом на складных стульях. Среди них были хиппи с хвостиками, люди, похожие на парня в коже из группы Village People[243], и пара совершенно обычных кадров, которые могли бы работать в кредитном отделе Citibank.
– Я не чувствую себя целым, – сказал один. – Хочу снова почувствовать себя целым.
Другой спросил:
– Вы можете себе представить, что такое заниматься сексом с крайней плотью? Наверное, это как смотреть цветной телевизор.
(Конечно, я не могу это подтвердить, но считается, что обрезание притупляет ощущения.)
Бо́льшая часть времени ушла на обсуждение народных методов отращивания крайней плоти. Избавлю вас от подробностей. Уверен, что в интернете гораздо больше информации для интересующихся.
Если даже отбросить вопрос чувствительности, медицинский аспект обрезания остается объектом споров. Американская ассоциация педиатров не дает рекомендаций ни за, ни против. Обрезание может снизить риск рака пениса, и теперь есть убедительные доказательства, что оно снижает восприимчивость к ВИЧ. (Уже по истечении моего библейского года ВОЗ рекомендовала медицинское обрезание в зонах повышенного риска.)
Так вот, когда родился наш первенец Джаспер, у меня были смешанные чувства по этому поводу. Нет, меня не пугало, что когда-нибудь он примется срывать злость в подвале в Сан-Франциско. Но зачем его мучить? Тому нет рациональных причин. По крайней мере не было до последних исследований СПИД. И даже если обрезание целесообразно с медицинской точки зрения, надо ли устраивать вечеринку с кунжутными бубликами и вегетарианским сырным кремом?
Тети подливали масла в огонь. Я стал объектом их рьяных кампаний.
С одной стороны, ортодоксальная Кейт оставляла на автоответчике сообщения с призывами это сделать. С другой, Марти присылала буклеты с историями о неудачных обрезаниях, от которых в жилах стыла кровь.
В конце концов Джули сказала последнее слово. У Джаспера будет обрезание, оно пройдет в нашей квартире, и сделает его друг семьи Лью Сэнк, педиатр из Нью-Джерси и сертифицированный мохел[244].
Когда настал условленный день и семья собралась у нас, я приложил все усилия, чтобы не обращать внимания на происходящее. Даже убедил себя, что это всего лишь бранч[245] с небольшим уклоном в сторону маленькой медицинской процедуры.
Я смеялся над анекдотами, которые Лью, как и все мохелы, знает в великом множестве.
– Слышал про парня, который решил перейти в иудаизм уже взрослым? Ему надо сделать обрезание, и он боится. Тогда он спрашивает у еврейского друга Эйба: это больно? А Эйб отвечает: «Ой-вэй! Когда мне его сделали, я целый год не мог ни ходить, ни говорить!»
Единственный страшный момент был, когда я заметил на столе нож размером с маленькое мачете. Оказалось, он нужен для разрезания церемониального хлеба. Так что и тут пугаться было нечего.
Мы с Джули отказались наблюдать сам процесс. Мы ушли в нашу спальню, закрыли дверь, взялись за руки и, чтобы не слышать плача, начали очень громко обсуждать, нужны ли для мобиля с дельфинами батарейки AA или C. Через два с половиной года обрезания номер два и три ложатся на меня. И несмотря на бублики и мохела Лью, теперь все иначе. На этот раз я планирую смотреть. Если я выбрал его для своих сыновей – этот последний, пятый закон в списке пяти самых невероятных правил, – то по крайней мере должен держаться храбро.
Обрезание играет в Библии огромную роль. На него приходится восемьдесят семь упоминаний. Оно считается способом закрепить завет между Богом и людьми. Это подпись кровью.
Первопроходцем был Авраам. Бог явился ему и велел обрезать всех мужчин в его доме и всех новорожденных на восьмой день их жизни. В то время у Авраама не было новорожденных, поэтому первыми обрезанными стали его старший сын Измаил (которому было тринадцать) и сам девяностодевятилетний Авраам.
В Новом Завете обрезание считается в лучшем случае необязательным. Апостол Павел, чья миссия состояла в распространении христианства за пределами еврейской нации, сказал, что обрезания не требуется. Если вы меняетесь в сердце, физические доказательства не нужны. Он так и говорил: обрезание «в сердце». Однако есть отрывки, из которых видно, что он не возражал против обрезания у прямых потомков древних евреев.
– Ты сам будешь делать обрезание? – спрашивает брат Джули Эрик.
– Я слышал, в Центральном парке можно отыскать отличный кремень, – добавляет другой брат, Даг.
– Очень хорошо, – говорю я.
Я не в настроении шутить, слишком нервничаю. Лоб покрылся испариной.
Бормочу, что Библия не обязывает отца проводить церемонию.
На самом деле мы крайне далеки от орудий из кремня. Лью пришел с чемоданчиком, полным блестящих металлических инструментов, которые он разложил на нашем обеденном столе. Он со щелчком натягивает белые хирургические перчатки, повязывает белый фартук и достает коробку спиртовых салфеток.
– Кто первый? – спрашивает Лью.
– Зейн? – говорю я.
– Хорошо, неси его.
Сын кажется крошечным на большом столе – как миска супа, сервированная к обеду.
Оглядываю комнату. Одна родственница глядит в окно. Мама изучает каталог игрушек «Паровозик Томас». Джули сидит к столу спиной. Никто не смотрит на Зейна. Я поворачиваюсь к сыну – он плачет. За окном проезжает автобус. Я сжал зубы. И прищурился – это своего рода компромисс между открытыми и закрытыми глазами.
Лью накладывает зажим. Плач продолжается. Он достает коричневый кожаный ремешок. И скальпели. Капли крови попадают на полотенце. Теперь Зейн завывает с открытым ртом.
В каком-то смысле это очень гигиеничная, стерильная процедура. И все же… сложно не забыть о том, что происходящее на столе глубоко примитивно. Это примитивнее всего, что я видел за весь свой библейский год.
Вот на лоскуте белой марли лежит кусочек моего сына. Он пожертвовал часть своего тела, чтобы вступить в древнее сообщество. Лью читает молитву с ксерокопии:
– Пусть Он, благословивший наших отцов, Авраама, Исаака и Иакова, Моисея и Аарона, Давида и Соломона, благословит сего нежного младенца…
Теперь это не просто бессмысленные имена. Это имена, с которыми я прожил год. Авраам, Исаак, Иаков. Эта цепь, которая – если бы Лью извергал имена несколько часов подряд – предположительно, дошла бы до Чарльза Якобовича, и Арнольда Джейкобса, и Эй Джей Джейкобса. Кто я такой, чтобы нарушать традицию, которой тысячи лет? Обрезание – безумный, иррациональный ритуал. Но дело в том, что это ритуал моих предков. Поэтому, может, мне и не стоит от него отворачиваться.
И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…
Евангелие от Матфея 7:12
День 372. Пару дней назад, прямо перед длинными выходными в честь Дня труда, в коридоре у нашей квартиры появился странный запах.
– Похоже на гнилую репу, – сказала Джули. – Ты чувствуешь, да?
Я чувствовал, но не увидел в этом ничего особенного. Загадочная соседка из квартиры 5R, с которой я так и не познакомился, обожает готовить экзотические блюда из неведомых животных. Может, ей просто не повезло с рецептом. Но к утру запах не выветрился. Джули позвонила в домоуправление, они «провели проверку» и ничего не обнаружили. На День труда все наши соседи уехали с Манхэттена. В здании остались только мы с Джули, наши дети и этот запах. Который стал еще хуже. Намного. При этом источник оставался неясным – как будто запах пропитал весь холл.
Выходя на прогулку, мы с Джули неслись из квартиры к лифту, прикрыв рты и носы воротниками. Она снова позвонила в коммунальные службы. Ей обещали разобраться.
Во вторник утром я проснулся от громких ударов в холле. Я выглянул из дверей и увидел Виктора, нашего ремонтника, у квартиры 5IV, где живет милая хиппи Нэнси. За дверью лаяла ее собака. Рядом ждали четыре медика, тихо переговариваясь по рациям.
